А. Смолин, ведьмак

И такая картина там у половины поселка. Пока среднее поколение живо, поселок существует, но ведь оно не вечно?

— Приедем — увидим, — философски сказал я и заметил, что Маринка лукаво смотрит на меня. — Что опять?

— Мужчина, угостите девушку газировкой, — и соседка показала мне на пустой стакан. — И еще в дорогу пару бутылок воды простой возьми, без газа. Я наверняка пить захочу.

Родька в рюкзаке, по-моему, даже зарычал, а потом сурово захрумкал сахаром.

Шутки шутками, а подвела меня Маринка здорово. Вместо утренней прохлады — дневная жара, вместо относительно пустых электричек — битком набитые вагоны, в которых невозможно ни стоять, ни дышать. Нет, я не знаток этого вида передвижения, просто вчера почитал форумы, в которых все подробно было расписано. Оттуда я и узнал, что, как ни странно, но в субботу ранние электрички уходят хоть и не пустыми, разумеется, но особой давки в них нет, а вот дневные — это ужас что такое. Подтверждаю — так и есть. Ужас в чистом виде. Нет, можно было подождать еще минут сорок и сесть в электричку, которая отправляется непосредственно с Белорусского вокзала, там, если верить форуму, можно было занять место, но мне было жалко времени, и мы втиснулись в икшинский состав.

Скажу честно — я на электричке в последний раз ездил лет восемь назад, к одногруппнице на дачу, и сохранил об этой поездке самые неприятные воспоминания. Была она провонявшая табаком, с какими-то мутными людьми, бродившими из вагона в вагон, и менестрелями, которые козлиными голосами пели протяжные баллады о тюрьме и воле. Должен заметить, что с тех пор многое изменилось, но лучше стало ненамного. Ну да, табаком тут не пахло и по вагонам никто не бродил, но все остальное ужасало.

Меня стиснули со всех сторон так, что я даже мог ни за что не держаться, поскольку упасть все равно бы не получилось. Справа меня заблокировал мордатый подполковник, слева — женщина, приятно напоминавшая танк времен Первой мировой войны, только без гусениц. Ну а сзади пристроилась Маринка, использовавшая меня как поручень. Она обняла меня за талию (ну или то, что было у меня вместо нее) и, что примечательно, похоже, чувствовала себя вполне комфортно.

Про себя я подобное сказать не могу. Мне было очень жарко. Я вообще не очень хорошо переношу духоту, а здесь даже не она, это как-то по-другому называется. Воздух был настолько плотен, что, казалось, его можно резать ножом, как торт. Через открытые окна в вагон не попадало ни дуновения ветерка, зато то и дело залетал тополиный пух. И кто его находил романтичным? Тополиный пух, понимаешь ли, жара, июнь…

Да еще Маринка, которая прижалась к моей спине, и без того мокрой. Она всегда была горячей штучкой, но никогда бы не подумал, что настолько. И я не вкладываю в эти слова никакого эротического подтекста. Мне было нереально жарко, потому ее бесспорно выдающиеся формы, не стесненные излишками нижнего белья, меня совершенно не волновали. Не сдохнуть бы, какое там волнение…

Да еще тепла добавлял рюкзак, который я перевесил на грудь.

Окончательно меня добили слова какой-то тетки с сумками, которая адресовала их своей подруге:

— Не, Полин, сегодня еще ничего. Народу немного, не то что на той неделе.

Если это «немного», то что тогда «много»?

И мы еще ругаемся на перегруженность метро? Да там рай земной! Точнее, подземный. Не ценим мы тамошнего комфорта, не ценим.

Впрочем, всему на свете выходят сроки, и где-то минут через сорок народ начал потихоньку покидать вагон. Сколько-то вышло на Одинцово, на других остановках, а на Кубинке вообще целая толпа сошла. Мы даже смогли наконец сесть.

— Ты, Смолин, дурак, — заявила мне Маринка, вытянув ноги. — Сказал бы вчера — я бы машину у кого-нибудь стрельнула, доехали бы с комфортом.

— Прости, не знал, что тебя интересуют вопросы, связанные с получением наследства, — парировал я. — Статьи из этого не сошьешь. Да и потом — если бы ты была за рулем, то все последующее — без меня.

— Да ладно тебе. — Маринка фыркнула. — Не трусь, я стала более осмотрительной с тех пор.

Года два назад, когда у нее еще была машина, она предложила меня подбросить до центра, нам было по пути. Скажу честно — это самое жуткое воспоминание в моей жизни. Точнее — было самое жуткое воспоминание до последнего времени, теперь его вытеснили ведьма в зеркале и синеватый свет луны. Но второе место — точно у той поездки.

Маринка вела машину исключительно с помощью глаз. В одной руке у нее был телефон, по которому она что-то громко вещала, во второй — попеременно разные предметы вроде зеркальца, сигареты, шоколадного батончика. При этом она время от времени говорила мне:

— Смолин, подержи руль, — и перегибалась через спинку кресла, не отпуская педали газа.

Скорость ниже девяноста километров не опускалась, и даже пробки для Маринки не являлись основанием для остановки.

Клянусь, в какой-то момент я подумал, что тут-то мне и конец. Одна радость — когда наши трупы выпилят из кабины, кто-то из гайцов, может, скажет:

— Красиво ушел пацан, с зачетной телкой.

Других плюсов я не видел.