А ты гори, звезда

Прощаясь, один из Павловичей сказал: «Ну, Ося, счастливой дороги! И всяческих удач тебе на новом месте. А в Орле ты все же приглядывайся. Повнимательнее. Возможно, и там есть похожий на наш марксистский кружок. Продолжай! Знаю, в Орел был выслан из Москвы Григорий Мандельштам, знаю, там жил Заичневский — не может быть, чтобы они не оставили никакого следа, не такие это люди. Но адресов дать я тебе не могу, нет их у меня. Действуй сам. Только, когда станешь искать единомышленников, Ося, будь осторожен. Повторяю: прежде всего осторожен!» Так предостерегал когда-то и Василий Сбитнев. А вот же и сам, конспиратор очень опытный, попался в лапы жандармам.

Создать партию пролетариев, революционеров… А с чего же начать? Кто начнет? Как отыскать, сблизиться с таким человеком, который способен начать? И после, с ним вместе, до конца, до победы!..

Плеханов, похоже, начал уже. Но он живет неведомо где, за границей, никак не подашь ему свой голос: «Я тоже готов. До конца. С вами вместе». И не выйдешь на площадь, скажем, в том же Орле, не крикнешь: «Друзья, кто за свободу — ко мне!» А выжидать, когда тебя найдут, позовут другие, избегать даже малейшего риска — ну, нет! Василий Сбитнев, между прочим, сказал тогда: «Воспитывать в себе труса тоже не следует».

Иосиф усмехнулся, припомнив, как в Кроснянском волостной старшина Польшин накостылял ему по шее и как разгневанные мужики в холерном бараке кирпичом расшибли ему голову. Пусть! Досталось за ошибки, за безрассудную «храбрость», мальчишество, но не за трусость.

Ночная темень стала как будто чуточку реже. Много разъездов и полустанков пробежал поезд, много делал и остановок. По расчету времени скоро быть бы уже и Орлу. А спать не хочется, никак не хочется.

Меняется не просто адрес — меняется жизнь. Неизвестно, как она сложится в Орле для каждого из семьи, но для него-то совершенно ясно одно: беззаботное детство, зоревая доверчивая юность теперь останутся уже навсегда только лишь теплым, милым воспоминанием, останутся в памяти, как игрушки, подаренные при отъезде соседским мальчишкам.

Мать спала, нервно подрагивая плечами. Иногда тихо стонала. Ее точит медленная болезнь. И еще заботы о семье, о детях. Всех надо обуть, одеть, накормить. В Орел она едет с радостью и с чувством стесненности. Добрый, щедрый человек тетя Саша, но все-таки что там ни говори, а сядут они ей «на шею». Преодолеть в себе сознание этого нелегко. Бедная мама!

Большие огорчения причиняет ей Григорий. Юнкерские с золотом погоны на плечах не сделали сердце его золотым. Он сух, заносчив, себялюбив. Присылает письма домой только к праздникам Нового года, пасхи и рождества. Пишет, явно подчеркивая, что выполняет сыновнюю обязанность. Да, лишь обязанность. И знать это грустно им всем, а матери в особенности.

Ну, а если бы она еще знала, что и второй ее сын, Иосиф, может быть, тоже не оправдает надежд? Пусть совсем по-другому, но все-таки не оправдает. Он не станет ни торговцем, ни арендатором, ни владельцем мастерской. Он не будет искать путей к сытой, обеспеченной жизни. А ведь каждой матери хочется, чтобы детям жилось хорошо. Ну, не обязательно стать им торговцами, или арендаторами, или владельцами мастерской, но все же надо приобрести какое-то солидное положение в обществе. Мама, мама, она привыкла видеть «общество» только с одной стороны. Он, Иосиф, видит его совсем с другой. И он не может, никак не может избрать себе иной путь, кроме пути в революцию. Если бы мама предполагала это!

Нагнулся, заботливо поправляя шаль на ее плечах. «Если бы только она предполагала!..»

И не догадывался, что мать знает все. Незадолго до выдачи ему свидетельства об окончании Курского реального училища директор училища вызвал ее к себе, беседовал с нею и все выпытывал: каковы настроения Иосифа, что он читает дома, с кем поддерживает знакомство? Намекал, что есть некоторые предположения… И просил, «дружески просил мадам Дубровинскую» обратить на поведение сына вне школы особое внимание, пресечь все сомнительные связи, если есть таковые. Слегка пугал, что не внять его словам — значит поставить под угрозу будущность сына и — кто поручится? — может быть, даже будущность семьи.

Не знал Иосиф и о том, как ответила директору мать. Не знал, что сказала она очень сдержанно, гордо, хотя и волнуясь: «Господин директор, я поняла. Но Ося никогда не позволит себе ничего плохого». А придя домой, постояла над рабочим столом сына, над сумкой, набитой книгами, ничего не тронула, но потом долго сидела задумавшись. Ему же, Иосифу, не задала ни единого вопроса.

А поезд все катился и катился. На крутых закруглениях истошно орал паровоз. Рассвет постепенно сменился желтой зарей. Небо казалось исчерченным тонкими стрелами перистых облаков.

Иосиф никак не мог оторваться от окна. Он любил движение. Так бы вот всегда мчаться и мчаться вдаль. Но скоро, уже скоро Орел, конец пути. Он поправил ремень на рубашке, закрыл глаза. А что, если представить себе: Орел — только начало пути?

4