А ты попробуй

– Черт его знает. Наверное здорово. Поехали с нами, а? Будет веселее.

– Я подумаю.

* * *

Вечером гостиничный дежурный спросил у Рэнджа, тот ли он самый Рэндж Пиндар.

Рэндж поехал с нами.

Что тут удивительного?

В Пушкаре у нас с Лиз все окончательно испортилось. Однажды утром мы сидели во дворе отеля и читали (я – Уилбура Смита[19]; Лиз, бросив “Бхагавад-Гиту”, переключилась на “Дзэн и Искусство ухода за мотоциклом”[20], как вдруг она вскочила с кресла и завопила, как ненормальная:

– Боже моооооой!

– Чего? – спросил я, но она не ответила и рысью помчалась через весь двор к девушке, которая только что появилась у ворот и даже не успела стащить с плеч рюкзак.

– Фи! – кричала Лиз.

Девушка обернулась и непонимающе уставилась на Лиз.

– Фи – это ты?

– Да, я Фиона.

– Это же я, Лиз.

Повисла пауза, девушка пристально разглядывала Лиз – потом до нее, наконец, дошло, и она заверещала еще громче:

– ОХ ... БОЖЕ ... МОООООЙ, ЛИЗЗ-ЗИ!

– Фи!

– Лизилиз!

– Фифи!

– Это же... просто... Госссподи!... Не могу поверить! Как ты... Сколько!... Черт побери, не знаю что сказать!

– Я... я... тебе... все... расскажу.

Минут десять они обменивались воплями, на разные лады повторяли свои имена и перекручивая их самым невероятным образом, восхищенно разглядывали побрякушки, висевшие на каждой, пока, наконец, Лиз не сообразила, что надо нас познакомить.

– Это Дэвид, мой приятель, – сказала она.

Фи протянула руку и позволила мне слегка потрясти ее вялые липкие пальцы.

– Очень приятно, – сказала она, – а это моя подружка Каролин.

* * *

Как выяснилось, Лиз и Фиона вместе играли в детском струнном оркестре Илинга[21] и были там лучшими подругами, потом Лиз в одиннадцать лет переехала в другой район, и с тех пор они виделись только один раз.

Фиона ушла вместе с Каролин наверх, пообещав вернуться ровно через “одню минюточку”, чтобы “посплетничать от души”. Вскоре она торжественно спустилась с лестницы, блестя свжевымытым лицом, и все такими же сальными волосами, правда теперь расчесанными и повязанными сзади в хвост. Как ни странно, в результате этих манипуляций она стала еще страшнее.

– Кааак хорошооо, что мы здесь вмеееесте, – тянула она все ту же резину, тиская руку Лиз.

– И такое совпадение.

– Удивительно.

– Невероятно.

– Это Кришна захотел, чтобы мы опять были вместе, – сказала Фиона, – иначе бы этого никогда не случилось.

– И... и... откуда вы приехали? И давно здесь?

– Мы с Каз пробыли три месяца в Удайпуре – это лепрозорий.

– ЧТО? – вскричал я, роняя на пол книгу.

– Ага. Там было удивительно.

На всякий случай я отодвинулся вместе с креслом на несколько дюймов назад.

– Вы пробыли три месяца в лепрозории?

– Ну, он теперь называется по-другому – Удайпурский реабилитационный центр и хоспис – но это то же самое.

– Ебаный бог! Зачем? – воскликнул я.

– Ах, это удивительное место.

– Я всегда мечтала туда попасть, – сказала Лиз.

– Что?

Она зверски на меня посмотрела.

– Я ничего тебе не говорила – я была уверена, что ты не поймешь. Но это моя самая заветная мечта. – Она повернулась к Фионе и расплылась опять. – Фи, милая, расскажи, как там, что там удивительного.

– Ах, все. Я стала другим человеком.

– Конечно.

– Как? – спросил я.

– Очень просто – моя карма полностью обновилась.

Меня нисколько не интересовало, что это значит.

– Господи, это удивительно, – сказала Лиз.

– Я столько узнала о себе... об исцелении... и обо всем.

– Как вы туда попали? Говорят, это очень сложно.

– Мне просто повезло. Мамина подруга работает в Лондонском обществе помощи прокаженным, и меня вписали вне очереди. Если хочешь, могу замолвить за тебя словечко.

– Неужели? Это было бы просто замечательно. Я обязательно приеду сюда опять, я очень хочу хоть чем-то отплатить Индии за все то хорошее, что она мне дала.

– Именно. Поэтому я так туда стремилась. Я хочу сказать – я впервые в Индии, но была уверена, что почерпну здесь очень много, и раз уж у меня были связи, не стоило упускать возможность.

– Но... это же опасно, – сказал я.

– Не будь глупцом. На ранних стадиях проказа излечима. И вовсе не так заразна, как все считают.

– Но... это же противно.

– Нужно себя преодолеть. Первые несколько дней были ужасными. Но теперь я чувствую себя гораздо лучше среди прокаженных, чем среди здоровых людей.

– Но... ты их лечила?

– Нет – наше заведение для тех несчастных, у кого болезнь достигла неизлечимой стадии. Поэтому в Удайпур так трудно устроиться волонтером.

– Не понимаю.

– Потому что это прекрасное место. Там находятся самые несчастные калеки из всех, какие бывают на свете, их нужно мыть, сопровождать на прогулках и вообще помогать жить с этой болезнью.

– Мыть?

– Да – я очень любила это делать.

– ЧТО?

– Это тяжело сначала, но когда привыкаешь, возникает удивительное чувство.

– Какое?

– Ты понимаешь, что смог это сделать, это очень... хорошее чувство.

– Какое?