Я думал, мы на сцену в клуб пойдем, а мы в баню пошли. Пыли, говорит, там нету и пол дощатый. Тихо и спокойно. Пляши себе, сколько твоей душе угодно. Подходящее он все-таки место нашел для соревнования. Мне бы никогда такая идея, насчет бани, в голову не пришла. Нет, он, конечно, способный человек, что там и говорить. Зря все-таки я полез с ним соревноваться… И чего это меня дернуло хвалиться, что я плясать умею! Как раз я плясать не умею. Спляшу как могу. Главное, на дыхание напирать, чтобы его переплясать. В конце концов, он не какой-нибудь там знаменитый плясун из Грузинской Республики…
Пришли мы в баню, а там топится. А он не заметил, что ли, говорит:
– Ну, давай начнем!
– Жара-то, – говорю, – какая! Как же мы здесь плясать будем?
– Зато пыли нет, – говорит.
– Ведь душно, – говорю.
– Пока мы тут разговаривать будем, еще душней будет, давай начнем.
– А дышать?
– Да давай начнем, а там видно будет.
– Ну, нет, – говорю, – я плясать не буду, сдохнуть можно!
– Ага, – говорит, – дышать не можешь! Испугался!
– Нисколько, просто мне здесь жарко.
– А мне не жарко? Мы с тобой, по-моему, в одинаковых условиях находимся. Спляшем и уйдем. Давай начнем, пока еще жарче не стало, нечего пустыми разговорами заниматься! Ты просто, я вижу, увиливаешь, вот и все!
Я не на шутку разозлился и говорю:
– Давай, пожалуйста, начнем!
Мы встали рядышком, друг на друга покосились, не знали, как начать, а после он крикнул:
– Концерт пляски!
В бане голос раздался глухо и как-то странно.
И мы заплясали. Я два раза поскользнулся, пол был мокрый, но быстро вскакивал, как будто и не падал. Тем более что он тоже поскользнулся. Оказалось, уж не так-то трудно с ним соревноваться, нужно было только начать, а там пошло, а когда он выкрикивал «оп-ля!», я тоже выкрикивал «оп-ля!», ничего в этом такого сложного не было.
Он не останавливался, и я тоже не останавливался, зачем же мне останавливаться, если он не останавливается. Я на него только косился все время, чтобы его из поля зрения не упускать.
Мы вовсю плясали, когда дверь отворилась и вошел начальник лагеря.
– Что там за стук? Что происходит? – спрашивает.
Когда он зашел, мы не видели, только когда он спросил, мы услышали.
Он громко так сказал, во весь голос. А так мы его совершенно не заметили.
Мы остановились.
Санька говорит:
– Мы репетируем.
Он удивленно спрашивает:
– Что репетируете?
– Художественную самодеятельность, – говорит Санька.
– Да вы что, в своем уме?
– В своем, – говорит Санька, – мы с ним соревнуемся.
Начальник лагеря рукой взялся за голову и говорит:
– Здесь?
– А здесь пыли нет, – говорит Санька.
– Пыли нет? – говорит начальник. – Какой пыли?
– Нету пыли, и все! – говорит Санька.
Тогда начальник лагеря спокойно так, тихо говорит:
– Вы, ребята, мне вот что скажите: вот здесь, сейчас, вы плясали или нет?
– Плясали, – говорит Санька.
– Ведь здесь же стоять невозможно, не то что плясать…
– Отчего же невозможно, – говорит Санька, – вы же стоите.
Начальник лагеря развел руками и говорит:
– Удивительные дети!
Он посторонился, а мы с Санькой вышли. Он даже меня не узнал, вот что удивительно!
Всю ночь не спал
– Здорово ты все-таки тогда в бане сплясал, – сказал Санька, – я был так удивлен, что всю ночь не спал.
А ты постарайся!
Я стоял возле автобуса, а Санька из окошка выглядывал.
– Имей в виду, – говорил он, – завтра все участники похода в городе встречаются, а потом все в кино пойдем, на какую-нибудь новую картину…
– Мне за этот поход так влетело… – говорю.
– …все участники похода пойдут на новую картину, – твердил Санька, – такая у нас традиция…
– Эх, жалко, мне нельзя!..
Автобусы двинулись к воротам, и я за Санькиным автобусом побежал.
Санька весь из окна высунулся и кричит:
– В двенадцать часов встречаемся в Таврическом саду!
Я рядом бегу и кричу:
– Как же я могу, Саня, я ведь никак не могу!..
– А ты постарайся!
– Как же мне стараться, никак мне нельзя стараться!
Санька долго махал мне рукой.
А я ему махал.
Автобусы свернули, и я перестал махать.
Об этом последнем лагерном дне Санька очень выразительно написал в дневнике: