А в остальном, прекрасная маркиза…

– Скольких я тут у тебя заставала? – не осталась в долгу мама. – Разговаривала с ними, фото показывала. И где они? Лена права, рано или поздно подобное должно было случиться. Мальчиков трудно воспитывать. Девочек легче. Хорошо бы девочка у тебя родилась. В честь мамы назовем Маргаритой.

Бабушка благодарственно всхлипнула и попросила:

– Только чтобы не звали Марго! Мне никогда не нравилось. Рита – приличнее.

– Договорились! – продолжал улыбаться Лёня. – А пацана в честь моего с Танькой батяни – Вовой. Он у нас хоть и закладывает нешуточно, но мировой мужик. И мама вам понравится, она добрая. Вот только бабушка… ну, я уже говорил. Серега? Чего торчишь? Сядь. Видишь, по-хорошему слепилось.

– Ничего не слепилось! Прекратите меня женить! На ком? На ком, вас спрашиваю? Я даже мысленно, – он быстро-быстро помахал перед лицом ладонью, – не представляю.

– Тут не мысли твои, – благодушно, чувствуя поддержку, заметил Лёня, – скрипку сыграли. Другой орган, при женщинах не станем называть, – галантно улыбнулся он бабушке. – Давайте по пивку за знакомство? Не хотите? А я еще выпью. Ленка, достань из холодильника, ты ближе сидишь.

И Лена подчинилась, смиренно проглотив быстрый переход на «ты».

Сергею казалось, что погружается в вязкую бездонную трясину. Она чавкает, засасывая, а самые любимые близкие – мама, бабушка, сестра – не только не протягивают руку помощи, глубже заталкивают. Он должен не захлебнуться, остаться на поверхности, за первую попавшую соломинку схватиться.

Первым пришедшим на ум вопрос был:

– Лёня! Как ты узнал мой адрес?

– Танька сказала.

– Она тут была, да? Когда? Какой адрес?

– Жених у нас все-таки нервный. Не мельтеши, голубь. По телефону сказала. Серега, то есть ты, проживающий по Заречной семнадцать, квартира двадцать три.

Далее случилось то, чего Лёня никак не ожидал. В четыре голоса и на полную мощь глоток Сергей и его родственники завопили:

– ПЯТНАДЦАТЬ!

– Кого? – не понял Лёня.

– Наш дом пятнадцать, – сказала бабушка.

– Вы перепутали, – облегченно вздохнула мама.

– Семнадцатый следующий, – уточнила Лена.

– Пронесло! – сипло возрадовался Сергей.

Впервые в жизни у него возникло желание перекреститься – поблагодарить Бога, что отвел от него злую судьбу.

Его родственницы, одна кровь, испытали аналогичное желание. Первой перекрестилась бабушка:

– Уберегла, Царица небесная!

Мама, перепутав, в какое плечо после лба тыкать, вслед поблагодарила:

– Спасибо, Господи!

– Тьфу, тьфу, тьфу! – сплюнула через плечо сестра.

Лёня стремительно трезвел и вбуравливался в спинку кухонного диванчика, словно хотел приклеиться навечно.

– Вы чего креститесь и плюетесь в натуре? Мы же сговорились! Серега, скажи! Бабушка Маргарита, в смысле Рита, мы в вашу честь и так далее… Народ! Все назад! Как решили, так и будет!

– Молодой человек, – попеняла бабушка, – мой внук не может жениться на не им беременной девушке. – Секунду помолчала, уловив грамматическое несовершенство словесной конструкции, поправилась. – На девушке, беременной не от него.

– Сейчас наблюдается тенденция, – сказала по-прежнему багровая от волнения мама, – молодые люди не хотят жениться, при этом не отказывают себе в супружеских утехах. В каждом доме найдется закоренелый гуляющий холостяк. Но ваш объект претензий по соседнему адресу. Да и сами вы, Лёня, не обременены узами брака?

– Как это? – не понял Лёня. – Стойте! У нас ведь все слепилось по-хорошему!

Он еще некоторое время сопротивлялся, нажимая на то, что еще десять минут назад все были согласны на свадьбу. Но ему в четыре голоса доказывали абсурдность и невозможность сватовства. Лёне пришлось признать поражение, и он беспомощно и по-детски спросил:

– А что я мамке скажу? И с Танькой как?

– Ты бы не рассиживал тут, – посоветовала Лена, – а бежал в дом семнадцать, может, и застанешь тамошнего Сергея. Хотя проблематично. Час дня. В это время дома только вольные звукооператоры, многодетные матери и пенсионерки.

– Вот, б… в… м… – заикался Лёня, – при женщинах не скажешь, как называется. Но вы меня… как же? Типа извините! Я не хотел.

Ему дружно закивали и замахали руками, мол, зла не держим. Проводили до двери.

Лёня ушел, и все чувствовали странное облегчение, которое случается при острой, но ложной тревоге. Когда эмоции задействуются, но не расходуются полностью, адреналин выплескивается, но не переработался до конца. Так бывает, например, когда вам сообщают, что горит квартира над вами, вот-вот рухнет перекрытие. Вы лихорадочно собираете документы и ценные вещи, готовитесь к эвакуации, а потом вдруг получаете уточнение – загорание не опасное, потушили, тревога отменяется. И вы падаете на диван, переживая все вместе: радость, остатки страха и какое-то смутное неудовольство, как от недосмотренного интересного спектакля.