А в остальном, прекрасная маркиза…

– Там плохо пахнет! И перчаток нет. А если меня кто-нибудь из друзей увидит?

Гриша показал кулак и коротко сказал:

– Убью!

Светка полезла в контейнер.

Дочь ныла и потом. То ее тошнит, то мутит, то ей дурно, то в туалет хочется, то нос чешется, а руки грязные. А кому приятно в чужих отбросах ковыряться? Гриша отвечал дочери тем же лаконичным: «Убью!» Но всем было понятно, что первый кандидат на смертный приговор – бабушка, Мама Вера.

Она очень хотела загладить вину, найти доллары, работала быстро и тщательно. Драла пакеты, перебирала мусор и приговаривала под нос:

– Бутылка, газеты, очистки картофельные, макароны, консервные банки, кофту выкинули, почти новую…

Вовка тоже периодически обнаруживал стоящие вещи:

– О, часы! Хорошие. Можно, я возьму?

– Нет, сыночек, – выглядывала из своего контейнера Марина. – Вдруг они заразные.

– Да тут кругом зараза! – кривилась Света. – Сплошные вирусы и бактерии. Я заболею, у меня уже все чешется. Фи, гадость! Тухлая рыба.

– Убью! – привычно рыкал Гриша. – Хватит болтать! Ищите, работайте.

Стали выходить из подъездов первые люди. Брезгливо косились на копошащихся в мусоре. Не узнавали Гришину семью, и на том спасибо. Кто-то с отвращением сказал:

– Развелось бомжей!

Настоящие бомжи тоже появились, но первой, около семи утра, к ним подошла дворничиха. Она сразу поняла, в чем дело:

– Что выкинули?

Ей не ответили. Стыдно в глупости признаваться: пятнадцать тысяч баксов на помойку отправили.

– Никита из шестьдесят первой квартиры, – не дождавшись ответа, продолжила дворничиха, – тоже недавно пульнул. Мешок выбрасывал, а у него в руке ключи от машины были. Так я нашла. За пятьсот рублей.

Намек был прозрачен, но не воспринят. Своими силами обойдемся.

Гриша скрипнул зубами. У Никиты из шестьдесят первой квартиры «Ниссан Максима». А его, Гришин, «мерс» накрылся? Костя уже на подъезде к городу, наверное. Счастье так близко… в этих зловонных грудах.

– Вы аккуратнее! – потребовала разочарованная дворничиха. – Из контейнеров не сыпьте, я за вами убирать необязанная.

Она не ушла, а, опершись на метлу, стояла и ждала, чем закончатся поиски. Вскоре к ней присоединились бомжи – две женщины и мужчина, опухшие, испитые, грязные. Самое обидное, они приняли Гришину семью за себе подобное отрепье.

– Конкуренты! – возмутилась одна из женщин. – Наша территория!

– Они не бутылки собирают, – успокоила дворничиха. – Это жильцы из третьего подъезда. Выкинули нечаянно что-то, теперь ищут.

Низшая каста – бомжи – обрадовались, что дворничиха снизошла до общения, и принялись вспоминать, как находили в мусоре ценные вещи. Однажды серебряные подстаканники отрыли. Люди выбросили, наверно, думали – нержавейка. Но один из бомжей в прошлом ювелиром был. И золото попадалось – коронки зубные в спичечном коробке.

К группе зрителей присоединились бродячие собаки. Бомжи обычно им кидали из контейнеров объедки. Псы преданно смотрели на кормильцев и покорно ждали завтрак.

Было несколько ложных тревог, когда кто-то находил пустой молочный пакет. Гриша подскакивал, услышав Вовкино «Есть!», или тещино «Батюшки, нашла!», или Светкино «Этот, что ли?». Но пакеты были чужие и соответственно пустые. Гриша скрипел зубами. У него уже челюсть ломило, в крошки зубы перетрет.

Марине казалось, что это никогда не кончится. Она не ощущала мерзкого запаха, не видела грязи, потому что льющиеся и не вытираемые слезы застилали глаза. Она механически резала пакеты, копалась в отходах, уже не проклиная судьбу, которая забросила ее на дно жизни.

Мама Вера то просила Господа помочь и заступиться, то перечисляла трофеи: проволока, чулки, батарейки, мясорубка, свекла гнилая… Боялась пропустить пакет, точно он живой и мог удрать, если вовремя не захватить.

Света работала, присев на корточки, чтобы ее не увидели, и тихо скулила. И только Вовка разбирал мусор с азартом. Дурной запах и склизские массы его не смущали. Но сколько полезного люди выбрасывают! Вот дураки!

Их мусорный мешок откопал Гриша. Сердце остановилось, когда, рванув пленку, узнал свои старые комнатные тапки. Содержимое мешка Гриша запомнил надолго, потому что боялся поверить в удачу. После родных тапок (чего выбросили, он бы еще поносил) полезли фантики от жвачек и конфет (за раз столько слопали, транжиры?!), выдранные из дневника страницы с красными двойками (Вовкина работа?), пустой флакон от одеколона (точно его, жена на двадцать третье февраля дарила), мятая коробка от соли, треснутая пластмассовая банка, в которой крупу хранили (он бы склеил), заварной чайник с отбитым носом (теща удружила, кокнула и втихую выбросила)…

И наконец – ОН! Родной, миленький, заветный, дорогой, ненаглядный – молочный синий пакет!