А... В... С

Хотя у Иоанны набралось уже довольно много маленьких учеников, она попрежнему старательно вела свое несложное домашнее хозяйство. Поэтому ежедневно, иногда по два раза в день, девушка ходила в город за провизией и другими покупками. Чаще всего она шла мимо большого здания городского суда, но, как и раньше, не обращала на него никакого внимания. Здание было такое большое, а она — такая маленькая. Обширное его помещение гудело отголосками тяжб и преступлений, что же у нее могло быть с ним общего? Тем не менее — как это случилось, трудно даже понять, — однажды она вошла в зал суда и села на указанное ей место. Это была скамья подсудимых. Никогда потом Иоанна не могла отдать себе отчета в том, как ей удалось пройти сквозь толпу и добраться до этого места: кровь ударила в голову, все в ней кипело, бурлило, щеки и лоб жгло, как раскаленным железом. Люди, стены, мебель расплывались перед ней словно в тумане, и она видела вокруг себя только какую-то пеструю, мелькающую массу. Когда же она, наконец, поняла, что у этой массы несколько сот человеческих глаз, следивших за ней с напряженным любопытством, у нее появилось такое чувство, точно ее, раздетую донага, поставили вдруг посередине городского рынка. Иоанне страстно захотелось вскочить и убежать, но в глубине души у нее шевельнулось сознание, что это невозможно. Те, что в эту минуту смотрели на нее, видели худенькую, хрупкую девушку в черном, очень скромном платье, дрожавшую, испуганную, покрасневшую до корней волос.

Это был самый большой зал во всем здании. Высокий, почти как храм, он производил величественное впечатление. Особую торжественность придавали ему красные ковры и такого же цвета скатерть на длинном столе, за которым восседали судьи. Толпа людей самых разнообразных сословий заполняла ряды скамеек, поставленных у входа. Массивные, с высокими спинками сиденья для присяжных заседателей не были заняты; дело, назначенное к разбору, слушалось без заседателей, оно было вне их компетенции. Сквозь все четыре огромных, высоко расположенных окна тусклый, белесоватый свет падал на высокие белые стены, на внушительные фигуры и задумчивые лица судей, на занимавшую ползала пеструю, оживленную толпу. Люди вполголоса переговаривались. То тут, то там сверкали золотые нашивки чиновничьих мундиров, мелькал яркий цветок на дамской шляпке, звучали и отзывались эхом чуть погромче произнесенные слова. Но вот судебный пристав отчетливо и громко произнес несколько слов, и среди наступившей тишины раздался голос председателя суда:

— Дело Иоанны Липской, дочери Зыгмунта, по обвинению в содержании школы без официального на то разрешения…

Эти слова вернули Иоанну к действительности. Она встала, тихо, но четко ответила на вопросы председателя, затем снова села на свое место. Жгучий румянец исчез с ее лица, уступив место обычной бледности. Она так ушла в себя, что не слышала и не видела всего, что происходило вокруг и так близко ее касалось. Широко раскрытые глаза девушки выражали изумление. Она смотрела вверх, на лепные украшения противоположной стены. Временами она делала головой движение, будто силилась понять что-то очень сложное, но не могла. Трудно даже сказать, слышала ли она показания свидетелей. А между тем показания давались довольно подробные и произносились громким голосом.

Тучная седая Рожновская в старомодной мантилье, в шляпе с плоским красным цветком, вытирая носовым платком свое большое, покрытое испариной добродушное лицо, несколько раз повторила, что главная виновница во всем этом деле — она. Совесть не позволяет ей говорить иначе. Она присягнула, что скажет правду, одну только правду. Она первая предложила Липской давать уроки. Липская, девушка бедная, к тому же сирота, нуждалась в заработке, а у нее, Рожновской, есть внучки. Если бы она знала, что в этом есть что-нибудь дурное, то не стала бы уговаривать Липскую, но она клянется Христом богом, ей даже в голову не приходило, что она дает девушке дурной совет. Дожила она до седых волос, всю жизнь живет в этом городе, пусть присутствующие здесь скажут, толкала ли она кого-нибудь на бесчестные поступки. Она даже всхлипнула и снова повторила, что уговаривала, даже упрашивала Иоанну… Ей дали знак, чтобы она замолчала и села на место.