А вдруг это правда?

Дженси подумала о серьезном, настойчивом Ивретте, который умолял ее не уезжать, как будто он мог изменить все, что произошло, как будто ее отец еще не сидел за рулем машины, а ее вещи не были упакованы. Какое-то время даже Ивретт не знал, куда она уехала, потому что он мог ненароком выдать ее не тому человеку, а ведь этот «не тот человек» все больше смелел, становился все опаснее. Ей достаточно было взглянуть на Ивретта, чтобы получить подтверждение.

– Все в порядке, мама. Мы все повзрослели. Жизнь идет своим чередом. – В ее устах это прозвучало слишком уж просто.

Мать молчала, обдумывая услышанное. Дженси прислонилась головой к ноздреватому косяку и слушала, как сверчки, цикады и древесные лягушки скрипят и квакают свою летнюю серенаду. В доме, где она жила раньше, не было звуков природы, по крайней мере, она их не помнила. Они сами их заглушали – своей стереосистемой, своим водопадом, своей искусственной атмосферой. Слушая звуки живой ночи, она подумала, что, возможно, пытаясь дать девочкам все необходимое, они с Арчем обманули их, лишили чего-то. Из дома донесся пронзительный крик, за которым последовал утробный смех.

– У них как будто все хорошо.

– Так и есть, – откликнулась Дженси слишком быстро. – У всех у нас все хорошо.

Мать потянула носом воздух, и Дженси стало интересно, какой запах она уловила. Дым от трубки отца? Запах углей от мангала в соседнем доме? Жасмина в висячей корзине, магнолии на заднем дворе или гардений в саду? Возможно, это был детский шампунь, которым все еще пользовалась ее младшая дочь, сама невинность в бутылках. Но она не спросила.

– Сомневаюсь, что у тебя появятся какие-то проблемы, – сказала мать.

– И я тоже, – согласилась Дженси.

– Я рада, что ты вернулась, – добавила мать неуверенно, почти осторожно. – Я думаю, пришло время.

Дженси чувствовала, что матери не по себе рядом с ней, и она сама испытывала схожее чувство. Они узнавали друг друга заново, ведь за годы, проведенные врозь, они стали практически чужими. Они забыли, как находиться в обществе друг друга, поэтому их разговоры были неловкими, с подоплекой странного напряжения, которое, как надеялась Дженси, со временем пройдет.

Встав, мать начала собирать игральные карты, все еще разбросанные по столу. Дженси потянулась ей помочь, и ее рука легла на туза пик. Мать накрыла ее ладонь своей. Тыльная сторона ладони матери была испещрена старческими пятнами, которых не было, когда Дженси уезжала.

Они молча простояли всего мгновение, их глаза встретились, и во взгляде матери Дженси прочла, как ей показалось, обещание: она сохранит ее от беды. Все будет в порядке. Все то, что родители говорят ребенку. Дженси знала это: теперь она сама была матерью. Она тоже познала эту потребность защищать, а еще поняла: даже когда не можешь защитить своего ребенка, все равно клянешься, что сделаешь это.

Ланс

Лансу требовалось найти няню, иначе он потеряет работу. Надо перестать зависеть от этой соседки, Зелл. Она – как крестная фея, которая появляется в тот момент, когда он готов взорваться, и уводит детей в бассейн, чтобы он мог поработать несколько часов без перерыва.

Он схватил сумку с детскими вещами для бассейна: солнцезащитные крем и спрей, аккуратно свернутые полотенца, коробка крекеров, мелочь для автомата с напитками. Это не он собрал сумку, а Зелл. Он задавался вопросом, а нельзя ли нанять ее, чтобы она навела порядок и в остальных сферах его жизни. Может быть, именно поэтому она нравилась Дебре. Теперь, когда жена ушла, он вспомнил, как часто Дебра упоминала Зелл, когда он не обращал внимания, потому что принимал все как должное. Тогда он почти не слушал свою жену. Он не знал, наверное, какую роль Зелл сыграла в жизни Дебры, и, конечно же, не мог спросить Дебру сейчас.

– Лайла, – позвал он, – пора идти!

Он хотел, чтобы дети ушли. Он хотел, чтобы в доме стало тихо. Он пообещал себе, что сегодня не будет работать. Он по-настоящему отдохнет. Посмотрит спорт по телику, неважно, какие показывают матчи, будет сидеть в трусах и пить пиво. Сегодня он не будет папой. Он не будет вскакивать, чтобы решить чью-то проблему. Он посидит на одном месте дольше пяти минут кряду. На ланч он сварганит себе большой, неряшливый хот-дог и сожрет его на диване. Он обойдется без тарелки. Он будет рыгать и пердеть, и ему не придется извиняться за это, потому что на пару часов он перестанет быть примером для подражания. Он фантазировал о свободном времени почти так же, как когда-то фантазировал о сексе.

Кого он обманывает? Он все еще мечтает о сексе. Когда не валится с ног от усталости. Но фантазировал он не о Дебре. Просто не мог заставить себя это сделать. Это казалось неправильным. Все женщины, о которых он мечтал сейчас, всегда были безликими.

Дети появились из закутков, в которых они прятались, кривясь так, будто он на целый день отправляет их решать математические задачки.

– Ребята, вы готовы? – спросил он, хлопая в ладоши и не обращая внимания на явное недовольство детей.

Лайла и Алек мрачно кивнули.

– Ну ладно, Зелл сказала, чтобы вы шли к ней, когда будете готовы!