…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками

Предположения, связанные с обстоятельствами бегства Эль Ручьо также породили изрядную путаницу. По мнению Фернандо Роллери, президента OPRA — собаколюбивой организации, о которой упоминалось выше, — карабинеры, посланные на отлов собак, чуть погодя отпустили его по собственной инициативе, так как он был для них чем-то вроде любимчика, песьего короля. Некто Анна Мария Хара, сотрудница банка, со своей стороны утверждавшая, что своими глазами видела, как Эль Ручьо сцапали вместе с другими собаками, приходила на этом основании к тем же выводам, что Роллери. Однако Каролина Гверреро, в «Последних новостях» от 6 июля 2006 года также представленная в качестве «президента OPRA» (откуда явствует, что президентов там как минимум два), но одновременно названная «очаровательным инженером» и «лучшей подругой Эль Ручьо», со своей стороны, объявила, что считает эту гипотезу ложной: она утверждала, что легендарный пес мог ускользнуть от погони только благодаря случайности и что в тот же день он при невыясненных обстоятельствах стал жертвой нападения, в результате которого чуть не лишился глаза и был серьезно ранен в лапу. Лапу или, как чаше говорят, papatte («лапку») Эль Ручьо отныне отказывается подавать и, по свидетельству другой газеты, даже вставать не желает, хоть и занял снова свое привычное место на площади Конституции. Это подтверждает и фотография, изображающая его лежащим со склоненной набок головой на фоне дворца Ла Монеда, который виднеется на заднем плане.

Когда, выходя на перекресток улиц Агустинас и Моранде, видишь перед собой это здание, на память неизбежно приходят Альенде в воинской каске, стреляющие танки, истребители «хоукер-хантер», образы, заставляющие упрекать себя в ничтожности своей затеи. Что до четвероногого объекта моих поисков, я наткнулся на него сразу и без малейшего риска обознаться: его светло-рыжая пушистая шуба и белесые глаза слепца исключали возможность ошибки. Геройский пес лежал близ северо-восточного угла площади Конституции на бордюре клумбы красного шалфея, в тени статуи генерала Хосе Мигуэля Карреры; лежал чуть ли не на обутых в высокие башмаки ногах типа в форме цвета хаки и плоской фуражке; в нем я узнал одного из тех карабинеров, которые, может статься, его отпустили. Много других парней в форме неподвижно, чтобы не сказать по стойке «смирно» стояли в глубине парка, что простирался до стен дворца Ла Монеда, и по его краям. Что касается собак, их здесь уже снова было довольно много, что подтверждало неумолимость природного закона. Среди них я заметил маленькую, на редкость обворожительную сучку, чью голову от макушки до кончика носа разделяла четкая линия, будто морда была в маске, две половины которой разного цвета. Собачонка растянулась на аллее поперек пешеходной дорожки, прохожие поминутно переступали через нее, она же так упорно притворялась, будто спит, что можно было бы принять ее за мертвую, однако ее бока равномерно приподнимались, и по временам она навостряла одно ухо. Моя первая прогулка подходило к концу, и я направился к отелю «Фореста» по авеню Освободителя О'Хиггинса. На углу улицы Аумада дремал еще один пес, тоже на тротуаре, он свернулся, упершись мордочкой в собственный хвост, словно в виртуальной корзине, чьи соломенные плетеные стенки и подушки, устилающие дно, быть может, грезились ему в полусне; этот был пушист, с рыжеватым оттенком шкуры, он и смахивал на лису из детской книжки.

Пройдя до конца улицы Санта-Лючия, я вышел к берегу Мапочо, прямо к мосту Лорето. Река с рокотом катила свои сумеречные воды, топорщась мелкими неподвижными волнами между забетонированных, почти вертикальных берегов, на дальнем плане в потемках угадывались снежные вершины Анд, эта картина на миг так живо напомнила мне берега Миляцки близ Сараева у переправы, что почудилось (нельзя же постоянно сохранять безоблачное настроение, да и трудно помешать себе поддаваться наваждениям этого рода), будто в обеих этих реках есть что-то похоронно зловещее, да и то сказать, уж течению одной из них пришлось унести немало трупов.

Как бы то ни было, возвратясь на площадь Конституции вечером, немного позже захода солнца, то есть в час, когда квартал пустеет, покинутый дневными обитателями, я без всякого видимого повода подвергся внезапной атаке местных собак, их собралось десятка три, включая ту маленькую двуцветную сучонку, стерву этакую. Они на меня набросились все, за исключением Эль Ручьо, и спасением своим я обязан лишь внезапной перемене настроения стаи, которая, приметив проходящего по улице Театинос субъекта, еще более отвратительного, чем я, или, напротив, более съедобного на вид, бросила меня, чтобы с удвоенной яростью ринуться на него. Несчастный отбивался, словно настигнутая дичь, метался в гибельном ужасе, истошно вопил! Помощи с моей стороны он добился не больше той, что сам оказал мне, когда был мой черед изображать оленя.

7