…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками

При виде маленьких оштукатуренных домиков ярких цветов, садиков, лавок и детей, проходящих мимо группками в безукоризненной школьной форме, я мигом смекнул, почему Эдуардо выбрал именно этот квартал в противовес всем тем, которые я ему предлагал так настойчиво. И хмыкнул исподтишка при мысли о ждущем его неизбежном разочаровании, но тут он попытался привлечь мое внимание уверениями, что якобы видел, как здесь грызлись между собой «банды в два-три десятка собак». Почему бы и нет, ведь сражались же древние гладиаторы-ретарии с псами? Когда мы проезжали перекресток улиц Луна и Нептуно, Эдуардо вдруг вытаращил глаза так растерянно, будто узрел парочку львов: он молча указывал мне на пятерых собак, дремавших в тени акации, что усугубляло их сходство с хищниками, хотя фоном для этой картины служила стена, разукрашенная в цвета рекламы пива «Корона Экстра». У трех псов окрас был желтый или чуть потемнее — коричневатый, два других черные, и все трое в разной степени смахивали на немецких овчарок. Представить их уплетающими человечину было бы легче легкого, если бы атмосфера уютного квартала не исключала подобные крайности. Случай пришел на помощь Эдуардо — первый успех окрылил его, и он тотчас воспарил торжествуя победу.

На склонах cerro (островерхого холма) Ла-Эстрелла, ближе к вершине, где домов уже не было, раскинулось кладбище, пантеон, с персоналом которого мой спутник был хорошо знаком, поскольку имел обыкновение приходить сюда ежегодно в День поминовения усопших. Одно из самых больших в Мехико, кладбище выглядело поистине гигантским. И тем не менее мы почти сразу наткнулись на одного из приятелей Эдуардо, типа, который, видимо, живет там испокон веку, он простер указующий перст в направлении огромного креста с надписью «Solo Jésus Salva», («Иисус — наш Единый Спаситель»), стоящего на перекрестке двух аллей, по его словам, «это место, где собаки толкутся в дневное время». Приблизившись к кресту, вы замечаете, что он выкрашен в красный цвет, если угодно, даже кровавый, но нам в первую очередь в глаза бросились два грузовичка бригады control canino — ловцов собак, они стояли на перекрестке под охраной полицейской машины. Копы поглядывали, чтобы их кто не обидел, они же — добрый десяток молодчиков из perrera (подразделения для отлова собак) — в серых спецовках и голубых фуражках, в масках и защитных перчатках гонялись за вконец ошалевшими собаками, бросаясь во все стороны, перепрыгивая через могилы, сшибая мимоходом их жалкие украшения; при этом чаще всего собаки от них удирали, но иногда, если удавалось набросить лассо, они тащили пойманных по земле, потом вздергивали в воздух за веревку, петлей затянутую на шее, и забрасывали в решетчатые клетки, которыми были оснащены их фургоны.

Эта сцена вызывала то же впечатление суматохи и тупого насилия, какое оставляет зрелище уличной драки. Парни из perrera совсем запыхались, свои маски они посрывали и орудовали, почти не переговариваясь, да и сами собаки, как только оказывались в клетках, затихали. Сознавая, что их занятие презренно, приютские ловцы, несомненно, опасались реакции со стороны публики, здесь-то она в силу обстоятельств была весьма немногочисленна, но в противном случае наверняка не обошлось бы без проявлений враждебности.

Чуть поодаль стояла группа женщин, молчащих, но явно осуждающих, поскольку они опирались на лопаты, я было принял их за могилыциц, а оказалось — садовницы. «Почему они убивают собак?» — спросила одна. «Уж больно вкусны, пальчики оближешь!» — откликнулась другая, и ее товарки дружно расхохотались. Я передаю этот обмен репликами так, как его перевел Эдуардо, но подозреваю, что на самом деле он был двусмысленнее, возможно даже, с похабным намеком. По мнению садовниц, собаки, которых только что изловили, были совершенно безобидны. А единственные опасные собаки этого квартала якобы обитают на улице, что тянется из тупика у подножия cerro Ла-Эстрелла к его вершине. Та улица названа в честь братьев Люмьер, и упирается в некое подобие джунглей, верхушка холма отчасти скрывается под этими зарослями. Когда мы туда подкатили, несколько пьяниц, растянувшихся прямо поперек дороги, без малейшей спешки встали и посторонились, отступив в кустарник, откуда тотчас раздался смех, один только бродячий пес остался лежать на щебеночном покрытии, словно мертвый. Он не выглядел сколько-нибудь более опасным, чем его кладбищенские собратья. Должно быть, дурная репутация собак с улицы Братьев Люмьер объясняется их соседством, а может, и приятельскими отношениями с пьянчужками.