А вот и Полетта

Еще очень холодно. По утрам почва покрывается белой изморозью. Но уже изменились воздух и свет. Все стало более живым, более энергичным, и дни слегка удлинились. А еще возвращались журавли. Это был хороший знак. Мюриэль, стоя у окна, описывает Гортензии все, что видит. Они пролетают прямо над фермой, множество больших V, и кричат все время, некоторые кружатся над домом, можно подумать, они заблудились, но нет, вот один встал во главе, и остальные потянулись за ним. Гортензии так хочется их увидеть. Но Мюриэль не сможет одна поднять ее из кровати, и та это прекрасно знает. Гортензия выдыхает: Пожалуйста, Мюриэль. Мюриэль колеблется, идея ей не по вкусу, к тому же начнется такой бардак: ей придется все отключать – и капельницу, и кислород, но Гортензия умоляет. Мюриэль решается: Уф, и потом, черт побери, открой окно и позови Кима. Вдвоем им удается усадить ее в кресло-каталку, укутать в пуховик и даже натянуть шерстяную шапку на голову. Скорей, а то мы их пропустим! Ким предупреждает: Держитесь крепче, Гортензия, а то вся прическа растреплется. Давай-давай, поехали. Он бежит, толкая каталку по коридору, на двух колесах объезжает кухонный стол, едва не задевает дверной косяк и вылетает во двор. Ах! Вон они! Их целые сотни! Никогда столько не видела. Гортензия обращается к ним: И где вас носило столько времени? Я ведь ждала вас, знаете ли… Они летают над ее головой. Крру… Крру… Крру… Щеки у Гортензии мокрые. Наверняка из-за холода. И слишком белого неба. Это слепит глаза, и приходится часто мигать. Пора возвращаться в дом Ги. О нет, еще немного. Ей хотелось бы остаться, пока не улетят последние. Отставшие, их же нужно поддержать. Слабым голосом она поет в небо: Не волнуйтесь, мои красавцы, летите, летите, остальные недалеко, вы их догоните…

61 Симона привозит деньги

Ги взял машину, чтобы отвезти Симону в город, у нее назначена встреча с банкиром. Две недели назад она подписала у нотариуса бумаги на продажу своего дома. И совершенно ничего не почувствовала. Ни грусти, ни радости. Но зато на нее свалилась огромная проблема: куда им с Гортензией девать такую кучу денег? Банкир, разумеется, изложил ей массу различных идей и предложений. Но ей нужно время подумать, на что-то решиться. Спешка плохой советчик. Значит, лучше она заберет всю наличность и отвезет к себе. Он выпучил глаза. И желательно мелкими купюрами. Выбитый из колеи, он не нашел ничего лучшего, как сказать… что это непросто, он должен все выяснить и потребуется время. Она спросила сколько. Он ответил: две недели. Она сказала, что ее это устраивает. Вот, пятнадцать дней прошли, и она едет на встречу. И Ги ее сопровождает. Банкир крайне предупредителен, помогает ей присесть, осведомляется о ее здоровье и здоровье Гортензии. Пытается ее умаслить, предлагает чашечку кофе. Она принимает предложение, просто чтобы ему досадить. С тремя кусочками сахара, пожалуйста. Едва он удаляется, она переходит на шепот и говорит, что он не давал себе труда так ломаться, когда они приходили, чтобы положить на счет свои пенсии. Ни тебе красного ковра под ногами, ни прочих выкрутас. А единственный раз, когда у них оказалась задолженность – о, это она на всю жизнь запомнила, – он был совсем не таким обходительным. Ох не таким. А долг-то был всего ничего, плюнуть и забыть. Куда там. Он даже пригрозил им наложением ареста. С официальным письмом и всеми делами. Ну и натерпелись же они страху. Уже представляли себе, как их обеих бросают в камеру с выбритыми головами, в полосатых пижамах и с кандалами на ногах. Ги хмурит брови: она смотрит слишком много американских сериалов по телевизору. Да-да, хмурься сколько хочешь, мальчик, но ты не представляешь, что нам пришлось пережить. Мы с Гортензией глаз не смыкали днями и ночами. А теперь, погляди-ка, и тебе улыбочки, и реверансики, и весь набор. Никакой гордости у этих людей, вот что. Говорю тебе, Ги, банкиры – они как страховщики, все жулье! Вот тут Ги полностью согласен. Пока они ждут, ему трудно удержаться, и он пытается убедить ее не увозить всю наличность с собой в сумке с целью припрятать ее под матрасом. Слишком рискованно. Но она такая упрямая, эта Симона. Уж коль вбила чего себе в голову… Она желает по-ду-мать! И обсудить с Гортензией, если у нее, бедняжки, будет просвет в голове. И точка.

Она закрывает сумку и встает, готовая уйти. Ну что ж, нам пора. Банкир так и остается сидеть в прострации, уставившись в пустоту.

Когда они приезжают на ферму, Гортензия сидит в своем кресле-каталке посреди двора. Мюриэль и Ким с немного смущенным видом стоят по бокам.

– Вы с ума посходили: оставить ее на улице в такой холод!

– Она хотела посмотреть на журавлей…

– Мало ли чего она хочет, это не всегда то, что для нее лучше, вы же знаете!

Гортензия делает знак Симоне подойти поближе, голос у нее совсем слабый, она может только шептать.

– Я их видела.

– Да, но…

– Это было красиво.

Симона вздыхает, целует ее в лоб и катит кресло к дому. Ким и Мюриэль помогают втащить его.