А за околицей – тьма

– Да почти и никакого. Повесим на стену, удобнее будет день узнавать. Из дерева календарь больно тяжёлый, а тряпка лёгонькая.

«Да почти и никакого». Слукавила Обыда: много позже, под самый конец года, Ярина выглянула в окно и оторопела – всё сложилось в ту же картину, что яга вышила на дырпусе. Двор, и лес, и далёкие поляны… А вверху, по небу, разложенному на лазурь и серебро, катилась соломенная телега, сидя в которой Инмар[24] плёл новое колесо.

Глава 4. Оберег

– Коркамурт[25], – негромко позвала Обыда, набрасывая на плечи шаль. – Корка!

Домовой отделился от тени, выглянул из-за угла. Уставился на хозяйку, блестя глазами, отражавшими месяц.

– В лес схожу за основой для оберега, – сказала Обыда. Покосилась на печку, на которой спала Ярина. Велела: – Если до моего прихода проснётся, проследи, чтобы всё ладно было.

Коркамурт сонно кивнул.

– Накормишь. Подскажешь, если что. К чернодвери не подпускай.

Домовой снова кивнул, побрёл обратно в свой угол.

– Что молчишь-то? Молчуном решил стать, как Утро Ясное?

– А чего отвечать-то? – проворчал Корка. – Понял я. Чай не в первый раз.

– Чай не в первый, – задумчиво согласилась Обыда, глядя, как домовой собирает вокруг себя одеяла, укладывается, вздыхает. – А чего не в подполе-то ночуешь? Чего в избе решил?

Коркамурт повёл плечом. Буркнул:

– Холодно. Да лохматая та всё ночами из-под земли скребётся.

– Вот пуны вырос[26], – сердито прошептала Обыда. – Давно бы сказал. Отважу её, как вернусь. Ну, спите…

Бросила быстрый взгляд на тихую сумрачную избу, прикрыла дверь и шагнула в ночь.

Неблизко было идти. Холод обвивал руки, клонило в сон, и глаз уже был не таким острым, как прежде. Сколько так хаживала, основу искала – и с каждым разом всё сложней ночью пешком по лесу становилось; а вместе с тем всё легче было расслышать лесные шорохи, разглядеть заветные знаки, и не надо было уже шептать, созывая змей, – сами ползли, шуршали в траве под ногами, указывали дорогу.

Обыда опустилась в траву на берегу Ужова ручья. Протянула руку и тотчас почувствовала, как влажное ледяное тельце скользнуло в ладонь. Осторожно сомкнула пальцы и медленно, держась за старую липу, поднялась. Ужик в ладони затих, не шевелился. Крохотный совсем, как раз по руке будет.

Самое простое сделала. Теперь можно, не торопясь, не приглядываясь, идти вглубь леса. Где захочет Ночь Тёмная, там и покажется.

Лес редел. Путались, расступаясь, ветки. Звёзды проглядывали сквозь кроны. Обыда шагала, подмечая новые ростки, обходя нарождающиеся озёра. Вспорхнула из-под ног ночная птица, потянуло сквозняком – тени скользили к избе. Зашуршало в траве; не то мышь, не то запоздалый акшан[27].

Наконец, когда в далёких прогалинах начал уже сереть воздух, навстречу шагнул молодец – черноглазый, весь в чёрном, с чёрным конём.

– Здравствуй, Обыда.

– Здравствуй, Ночь моя Тёмная. Догадался, поди, зачем звала?

Молодец качнул головой. Обыда показала ему ужа на ладони:

– Оберег хочу ученице новой сделать.

– Снова из ужа да из паучьей травы? Что-то не помню я, чтоб помогло это прежним твоим девочкам.

– Вот потому и хочу не так сплести, как раньше, а твоей помощью заручиться. Ну и братьев твоих… – Обыда протянула замершего ужа Ночи. – Хочу, чтобы каждый своё колдовство в оберег вложил. Чтобы и утром, и днём, и ночью ваша защита с ней была.

– Это-то несложно, – откликнулся Ночь Тёмная. – Вот только правда ли веришь, что поможет?

– Не твоя забота, Ночка! Твоя – лошадку водить и делать, что хозяйка Леса велела.

– Как скажешь, яга, – насмешливо кивнул Ночь.

Подставил ладонь в шёлковой перчатке. Уж доверчиво переполз, свернулся петелькой, как Обыда, бывало, время сворачивала да возвращала, когда не успевала что или когда ученице надо было урок усвоить. Ночь поднял ладонь к лицу и дохнул на ужа. Блеснул в глазках-бусинах, совсем как намедни в глазах Коркамурта, месяц, и змейка застыла. Ночь вернул окоченевшее тельце Обыде. Подозвал коня, запрыгнул в седло. Спросил:

– Про Пламя-то объяснила новой ученице? А то ведь заглядится, как Марийка, подумает, что осилит приручить, да шагнёт не глядя.

– Рано ей пока. Время придёт – объясню, – сухо ответила Обыда. – А тебе не пора ли ехать ещё, Ноченька?

Ночь обвёл взглядом поляну; мрак редел, ярче разгорались барбарисовые гроздья, на Передних полянах всхрапнул уже конь Утра.

– Пора, – ответил Тём-атае. – Да и тебе пора придёт всё ей рассказать, как ни оттягивай.

Сказал – и растворился во тьме. Только затих цокот копыт, как брызнуло из-за кустов первое золотое солнце и выехал статный всадник на белом коне, весь в белом. Одной рукой он держал поводья, другой вёл над цветами, разворачивавшими к нему росистые лепестки. Увидев Обыду, кивнул; повеяло от него прохладой, как от скошенной травы.

– Ранёхонько ты.

– Здравствуй, Утро моё Ясное. Помощь твоя нужна. Перво-наперво хорошо бы, чтоб с ученицей новой моей ты познакомился.

– Вот уж не проси, – покачал головой Утро, запахивая кафтан. – Придёт время – и так встретимся. Знаешь же, не люблю я лишний раз с чужи…

– Не чужая она, – строго оборвала Обыда.