— Он что, превысил кредит? — спросил консул.
— Нет еще, но очень к этому близок. У него осталось всего несколько тысяч.
— Это действительно очень печально.
— Я горько сожалею, что мы напечатали тогда статью об овечьем пастбище, — сказал Давидсен. — Может, потому-то он и раззадорился на эти неблагоразумные траты. Не знаю.
Консулу положение представлялось не столь уж и безнадежным.
— Вообще-то он человек с головой, хотя одному Богу известно, что он такое задумал. Только деньги-то его.
Давидсен непоколебим:
— Я больше не выдам ему ни единого эре.
— Ну а если на вашем месте будет другой, разве это поможет делу?
— Нет. Но тогда это будет не на моей совести.
Консул заморгал, и начал прикидывать, и сказал после некоторого раздумья:
— Но вы же не собираетесь навсегда расставаться с банком?
— Именно что собираюсь, — ответил Давидсен. — Вы поняли меня как нельзя более правильно, господин консул. Я кладу ключи на вашу конторку.
Консул снова начал прикидывать.
— Вы отказываетесь от хорошего заработка, Давидсен, подумайте о своей семье.
— Я знаю, — ответил Давидсен.
— Вы теряете несколько тысяч.
— Да. Но это занятие не для меня, и мои домашние давно это поняли. За это время они немножечко приоделись, так чего же еще? Мы люди неизбалованные, нам много не надо.
Консул в третий уже раз погрузился в раздумье и пришел к выводу, что Давидсена не переубедить.
— Собственно говоря, эти ключи нужно отдать не мне. Я к ним не имею никакого отношения. Ведь председатель правления банка не я, а судья.
— Верно, — сказал Давидсен. — Но я согласился занять эту должность при условии, что смогу уйти без предупреждения. Поэтому я прошу позволения передать вам эти ключи из рук в руки, чтобы с этой минуты я стал свободным человеком. Единственно, меня огорчает, что вы потратили столько усилий, обучая меня премудрости, которую я так и не одолел…
Он говорит как пишет в своей газете, подумалось консулу после ухода Давидсена. Удивительный, между прочим, человек и удивительная семья, в наше время — и прислушиваться к внутреннему голосу, этому маленькому курьезу, который они называют совестью! Они немножко приоделись, а большего им и не надо. Этого в своих заграничных школах консул не изучал, но, как видно, такое на свете существует. Обдумав зрело, он заключил, что ему повстречался поистине добрый и порядочный человек, а будучи джентльменом и личностью, Гордон Тидеманн питал уважение к доброте и порядочности. Надо подумать, может, Юлия подберет что-нибудь для фру Давидсен. Понятное дело, не поношенную одежду, а что-нибудь со склада, скажем, зимнее платье: пожалуйста, носите на здоровье…
Ах ты черт… наверняка ему завтра придется объясняться с Подручным, удивительно, как это он не появился еще сегодня. Гордон Тидеманн был важный господин и джентльмен и так далее, но он не выносил никаких выяснений, столкновений и разногласий. Если Подручный придет завтра жаловаться на Давидсена, хорошо бы оказаться за тридевять земель.
Ключи так и лежали у него на конторке, ну и что прикажете с ними делать? Да, положение у него… прямо сказать, незавидное… Раздраженно схватив ключи, он вышел вон и направился к автомобилю, положил их на заднее сиденье и повез к судье — как пассажиров.
Выручил случай.
Консул разыскал Августа и, в силу своей невероятной занятости, поговорил с ним накоротке.
— Англичанин едет. Вам хватит недели, чтобы закончить ограду?
— Мы делаем все возможное, — ответил Август.
— Но через неделю закончите?
— Постараемся.
— Вот и хорошо! — сказал консул и ушел, довольный, что ему удалось предотвратить всяческие жалобы и выяснения.
Впрочем, Августу было не до того, чтобы жаловаться. С горного пастбища прирысил Йорн Матильдесен с неожиданным известием. Да нет, к стаду не подобрались волки, ни одна скотинка не застряла в расщелине и не свалилась в пропасть, но только Йорн Матильдесен опасается принимать новых овец.
Август не поверил своим ушам.
Видит Бог, Йорн бы и рад, но стадо тогда прокормить не будет ну никакой возможности. Так велела передать Вальборг, а Вальборг, она ходит за скотиною с малых лет. Стадо растянулось уже, почитай, на милю, а овцы, которых пригнали сегодня, тощие, им тоже надобно откормиться. Уж пускай Август простит его, что он принес такие невеселые вести…
Август подумал-подумал и спрашивает:
— У тебя набралось уже пятьдесят по двадцать?
— Пятьдесят семь по двадцать без трех, — отрапортовал Йорн.
Август кивнул:
— Ладно, на этом и остановимся.
— Значит, больше овец не будет?
— Нет.
— Я так и знал! — вскричал Йорн. — Я знал, стоит мне вам только сказать!..
— Просто у нас нет другого выхода, — пояснил Август.