А жизнь продолжается

— Уныние? Я готов кричать на крик.

— Ха-ха-ха!

Они заглянули к Вендту в гостиницу, после чего привычно направились новой дорогой в гору. Дорога была проложена уже к самому охотничьему домику и убита щебенкой, рабочие занимались тем, что кое-где ее подравнивали, безо всякого надзора и руководства.

Всей рабочей силы было четверо человек, остальные получили расчет и подались обратно на юг. Беньямин с соседским пареньком тоже получили расчет. Но работы не хватало даже на четверых, они поджидали со дня на день своего десятника, а он все не появлялся. Нет, он лежал в постели, и доктор не велел ему вставать еще целую неделю. Когда же он все-таки надумал подняться, Блонда со Стиной взяли и спрятали его одежду. Ну что за наказание иметь крестных сестер!

Он отдавал распоряжения лежа. Каждый вечер рабочие приходили к нему и получали задание на завтрашний день, так оно с грехом пополам и шло. Только теперь они всё уже переделали, осталось только установить в двух местах железную ограду по краю пропасти и залить основание цементом, но, поскольку это была, что называется, точная работа, они не решались приступать к ней без своего десятника.

Теперь они свободно могли бить баклуши, но, как видно, им это было не по нутру, они привыкли вкалывать и лучше всего себя чувствовали, на совесть отработав день. Завидя аптекаря Хольма с его дамой, они принялись ему жаловаться и просить, чтобы он побыстрее поставил их десятника на ноги. Они считали аптекаря своим человеком, потому и обратились к нему за помощью: аптекарь был мировой парень, время от времени он более или менее законно снабжал их выпивкой, а кроме того, они в полном составе побывали на его представлении и до упаду смеялись над заключительным номером. Черт возьми, да за такое развлечение не жалко никаких денег!

— Ну как я поставлю десятника на ноги? — сказал аптекарь. — Вам надо поговорить с доктором.

— Мы уж прямо и не знаем, как быть, — сетовали они. — У нас тут полный простой, всего-то и делов, что установить ограду, а его нет как нет. А главное, мы здесь как на привязи, мы обещались Чубуку сделать бетонный подвал, когда закончим дорогу, а закончить-то мы никак и не можем, а там, глядишь, нагрянет зима, а нагрянет зима, тогда уже будет поздно.

— Вы будете делать адвокату бетонный подвал?

— Подвал и капитальную стену. Он весной будет строиться. И ежели аптекарь поговорит с доктором и подымет нам десятника, он окажет нам истинное благодеяние.

— Ладно, я поговорю с доктором…

Аптекарь Хольм и его спутница поднимаются на самый верх и присаживаются возле домика. Свежевыкрашенный, изящный, это не домик, а игрушка, вдобавок консул придумал вывести поверх каждого окна коричневую дугу, получилось как брови — так принято было украшать виллы.

Хольм:

— Я сижу и думаю о том, что Петтерсен будет строиться.

— Чудная затея, правда?

— Я тоже было подумывал строиться, но, видно, мне это не по карману.

— Что, в аптеке уже так тесно?

— Да, принимая во внимание некоторые обстоятельства.

Старая хозяйка подумала и сказала:

— Не знаю, и на что людям большие дома? Ну зачем Петтерсену строиться? Их же только двое.

— Это хорошо говорить тем, кто живет во дворце.

— Да мы погибаем от такой уймы комнат, и названий-то для них нету, и все время не туда попадаем. Одну мы приспособили для хранения старых жилетов.

— А тут их сколько? — поинтересовался Хольм, устремив взгляд на домик.

— По-моему, три. Даже многовато. А для города было бы вполне достаточно. Если, конечно, не считать аптеки, — неосторожно добавила она.

— Так трех комнат было бы достаточно — если не считать аптеки?

— До конца жизни. При любых обстоятельствах.

Черт возьми, до чего с ней легко! А какая грудь, а рот, притом еще изящное платье, серое с чем-то темно-красным. Ничего красивее он не видел.

— Я люблю вас, — сказал он.

Она спокойно на него поглядела и, зардевшись, тут же опустила глаза, но тем все и ограничилось, она была по-крестьянски застенчива, и это удерживало ее от бурного проявления чувств.

— Правда? — мягко сказала она.

Только и всего.

Он и раньше говорил ей что-то в этом духе, но все больше флиртуя и дурачась, теперь же перетолковать его слова по-другому нельзя было. Он взял ее руку и задержал в своей, а она смотрела то на него, то прямо перед собой. Она не скрывала своей радости и выразила ее жестом, которого ему никогда не забыть: прижала его руку к своей груди и долго не отнимала. Это слаще любых слов…

Так они сидели, и беседовали, и сошлись на том, что вполне могли бы построить маленький домик, — а вообще-то говоря, им это вовсе не требовалось, комнат и кухни над аптекой было достаточно. Они могли по-прежнему получать денежную помощь от его родных в Бергене — но это исключено, они не примут от них больше ни единого эре. Они могли поехать и обвенчаться в Будё — и согласились, что это влетит в копеечку, а потом решили, что придется все-таки это сделать, иначе они перебудоражат весь Сегельфосс.

Они поцеловались, по-юношески страстно.

— Я много тебя старше, — сказала она.

Он накинул себе несколько лет, и они стали ровесники.

— Да еще вдова, — сказала она.