А зори здесь тихие…

– Красные Жемчуга! – с гордостью уточнила старуха.

– Красные Жемчуга! – повторила Даша и вздохнула. – Вы – счастливая, бабушка, вы удивительно счастливая: у вас были свои Красные Жемчуга. Вот и мы хотим, чтобы и у нас оказались свои Красные Жемчуга. А что для этого нужно? Для этого нужно смело и решительно отказаться от всего, что неправедно и жадно нажили нам наши заботливые родители, и стать свободными, как вы.

– Свободными от их барахла, – нахмурившись, пояснил Ларик. – От квартир, которые они выпросили, от стекляшек, над которыми всю жизнь, как припадочные, тряслись, от свиней, на которые машины покупались.

– Сильно же вы родителей своих не любите, – неодобрительно вздохнула старуха. – Нехорошо это, дети. Родители ведь для вас стараются, не для себя только.

– Для нас надо страну благоустраивать, а не собственную хату, бабуин.

– Значит, плохие у вас родители, так получается?

– Почему же – плохие родители? – негромко переспросила Даша. – Консервы, например, бывают хорошими, а все равно они – консервы. Вот и мои, например, родители – консервы, бабушка, понимаете? Закатали в них определенное содержание на вечное хранение, и вся жизнь для них как бы и существовать перестала. И нам они вместо теплых мыслей консервы в собственном соку впредь на всю жизнь предлагают. А мы не хотим их законсервированным духом дышать, мы лучше все с нуля начнем, понимаете? Вы же с нуля начинали, почему же нам ваш путь не повторить?

– Да уж начали мы, если честно, – негромко и непривычно серьезно сказал Ларик. – Даша из института в медучилище перешла, чтобы скорее закончить и получить специальность, а я тоже институт бросил, бабуля. Добровольно отказался от высшего образования, оплаченного папочкой с мамочкой да твоей каторгой со свиньями, и учусь сейчас на курсах шоферов-механиков. Закончим мы почти одновременно, летом, и поедем туда, где от нас реальная польза будет. Не халтура, не галочка, не вышибание планов во что бы то ни стало, а нормальная, нужная людям работа. Вот, бабуин, что мы решили с Дашк… с Дашенькой и сделаем так, как решили.

– Господи, где же вы живете-то сейчас? – ахнула старуха, вдруг сообразив. – Где кормитесь-то?

– В столовой, – сказала Даша. – Рядом с нами очень приличная столовая, и сравнительно недорогая.

– А чего же сама не готовишь? Или не научили?

– Научусь, когда к плите пустят. А пока, бабушка, меня к ней не подпускают: хозяйка нам комнату сдала с условием, чтобы мы дома не готовили.

– О хозяйке ты напомнила исключительно своевременно, – сказал Ларик, вставая. – Вы поболтайте, а я книги свои пошурую, нечего им мертвым капиталом на полках пылиться.

С этими словами он прошел в комнаты, и женщины – старая и совсем еще юная – остались одни. Шампанское было уже выпито, и только у старухи вторично налитая ей рюмка искрилась нетронутой: бабка не имела привычки к напиткам вообще, а это шипучее вино показалось ей невкусным. Молодая нравилась ей («Добрая, видать, и заботливая, да еще неумеха»), и старуха разглядывала ее в упор, без стеснения, как разглядывают дети.

– Груди чтой-то у тебя – с кулачок. Не вызрели вовсе.

– Почему? – Даша чуть покраснела. – Все нормально.

– А детей чем кормить будешь? Этим, чего в магазинах продают, или, может, вообще их не родите, как теперь водится?

– Дети у нас обязательно будут, – сказала Даша; разговор этот смущал ее, и чтобы скрыть смущение, она начала убирать со стола тарелки и ставить чашки.

– Грудь свою кормить надо, холить, в удобстве содержать, – ворчливо сказала старуха. – Это девки так считают, будто груди им для красоты дадены, – сама девкой была, помню, как напоказ-то топорщилась. А ты – баба теперь, ты понимать должна, что не твоя это красота, а деток твоих здоровье. Мать-то кто у тебя будет?

– Они с отцом разошлись, когда я еще маленькая была, – как-то невпопад ответила Даша. – Сначала я с нею жила, а потом она меня назад к отцу отправила. Мешала я ей, что ли.

– И больше не виделись?

– Она замуж вышла и в другой город переехала.

– А отец, поди, женился, – догадливо вздохнула старуха. – Мужики без баб недолго живут. Вот и осталась ты сиротинушкой при живых-то родителях, так получается?