a6d7bdf5-a541-4ddf-adb9-b1e35a8a6b16

Сейчас, когда я смотрела в глаза Мартину со своего места, то отметила, что его лицо

было красным, а глаза немного дикими. Я знала, что он все еще думал о своем отце и что его

эмоции были очень, очень близко к поверхности. Бурлящий гнев исходил от него, словно

клубящиеся тучи темной ярости. Честно говоря, я чувствовала, что одно неверное движение

или слово, или взгляд, и он мог разгромить все внутри частного самолета... или накричать на

128

Накал Страстей

Пенни Рейд

меня. Так что, мы четверо молчали. Даже Сэм посчитала нужным держать свой сарказм при

себе и молча листала журнал, словно ища ответы об идеальной игре в теннис.

Я снова столкнулась с реальностью, не зная, что было бы правильно сказать своему

парню прямо сейчас. Когда я осознала это, то поняла, что быть в заложниках его гнева хуже,

чем если бы он накричал на меня.

Мое назойливое беспокойство возрастало, когда я наблюдала за тем, как он сжимал

и разжимал челюсть, он преднамеренно дышал медленно. Он был таким одиноким, целиком

и полностью сконцентрировавшись внутри себя, потерянный в темном месте. Это было то,

как Мартин Сандеки жил и как он научился выживать. Я не могла этого вынести.

Я любила его.

Наблюдать за тем, как он пробирался по темному лабиринту своего гнева, было

словно моим недосягаемым зудом, но в этот раз он был в моем мозгу и сердце.

Поэтому, действуя совершенно инстинктивно, я отстегнула ремень безопасности,

подошла к нему и села у него на коленях. Он напрягся, его колючий взгляд переместился на

меня, сдобренный лихорадочной яростью и серьезным предупреждением. Я

проигнорировала все.

Вместо этого, я окружила его своими руками, запуская пальцы в его волосы на

затылке, и прошептала ему на ухо:

— Я люблю тебя, Мартин. Я люблю тебя.

Он оставался неподвижным на долю секунды, но потом обнял меня в ответ. Вернее,

он чуть не раздавил меня своими сильными руками, а его лоб упал на мое плечо. Так мы и

сидели несколько минут: я нежно поглаживала его затылок и оставляла нежные поцелуи

везде, где могла, учитывая ограниченное движение, а он держался за мою руку, как за

спасательный плот. Я молча радовалась, когда ощутила, как его жестокость ослабевала,

смягчалась, расслаблялась, а его дыхание становилось нормальным, не таким размеренным.

Он нарушил молчание первым, прорычав:

— Я ненавижу его.

— Я понимаю почему. — Я хотела добавить, что ненависть к его отцу дала бы

обратный результат, так как это давало его отцу власть над ним. Но не стала. Я полагала, что

нам хватило бы времени в будущем, чтобы помочь Мартину справиться со своей плохо

контролируемой яростью по отношению к своему отцу.

— Он подослал Патрис. — Он сказал это напротив моей шеи, шепотом.

— В среду утром? Когда я была в твоей комнате?

— Нет. Когда мне было четырнадцать. Он подослал ее... ко мне.

Я прищурилась в замешательстве, уперевшись в его висок головой.

129

Накал Страстей

Пенни Рейд

— Я не понимаю. Что ты имеешь в виду, говоря, что он подослал ее?

Я почувствовала, как Мартин собирался сделать глубокий вдох, прежде чем поднять

лицо, которое было спрятано в моей шее. Он избегал моих глаз, предпочитая пялиться в

потолок, положив затылок на подголовник.

— После того как моя мать умерла, я переехал к отцу. Я никогда... Я никогда не

проводил с ним времени прежде, но я всегда думал о нем, как о способе избежать

манипуляций матери. В течение первого года он игнорировал меня. Но что-то изменилось,

когда мне исполнилось четырнадцать. Все стало проверкой, все наши взаимодействия были

словно игры разума, и я всегда проигрывал, он всегда говорил мне о том, как я его

разочаровал. Я хотел доказать ему. Я думал, что смогу заслужить его уважение.

Глаза Мартина метались между моими, он горько улыбнулся мне, продолжая:

— Я был чертовски глупым, наивным. Я думал, что не было никого хуже моей

матери, я поклонялся отцу. Но я ошибался.

Я рассматривала его, думая о том, какого это было для застенчивого и красивого

мальчика становиться прихотью для своей ищущей славу матери, а потом с его

манипулирующим и бесчувственным отцом. Я бы позволила ему прятаться в шкафах. Но у

него и этого не было. Мое сердце разбивалось из-за него.

Его предыдущее заявление о том, что отец подослал Патрис, угнетало меня,

заставляя желудок сжиматься от страха. Я мягко подсказала:

— Что ты имел в виду, говоря, что твой отец подослал Патрис, когда тебе было

четырнадцать?

Он тяжело вздохнул.

— Когда мне было четырнадцать, она забралась ко мне в постель. Она была голой. Я

спал. Она обернула мои руки вокруг себя и поцеловала меня, прикасалась ко мне... — Он

говорил это, словно проглотив кислятины. — Я проснулся и понял, что к чему, и выгнал ее

из моей постели и из комнаты. На следующее утро я пошел к отцу и рассказал, что