Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Сам Шешу не мог говорить и рассудительно действовать, ибо отравление затуманило его сознание и, находясь в полусне, он был не в состоянии сейчас, не только руководить своими действиями, но и самим собой. Уходя время от времени в забытье, лушар возвращался пробуждаемый старым лекарем, опаивающим его снадобьем. В видениях он видел, то старого своего соратника Хумбабу, так нелепо умершего, то к нему в шатер всем скопом, врывались полегшие когда-то очень давно товарищи по оружию. Полегшие, но не сложившие оружия перед врагами, и не перешедшие в отличие от него на сторону победителей, предпочтя жизни на коленях, встретить смерть стоя. Порой, они сменялись светлыми явлениями из детства, или из счастливого прошлого, когда его девочка, его маленькая мышка была весела и здорова, а жена еще любила его и не обвиняла в болезни дочери. Но все эти видения завершались ужасом: после каждого видения представлялось спокойное лицо варварского кудесника, который немым укором, участливым, почти ласковым взором, доводил его до исступления, и тут, же превращался в большую черную птицу, распростершую над ним свои крылья, и полководец с криком просыпался и вскакивал, пугая сидящих подле него.

***

Подходя к головному шатру, временно занимаемому старшим колесничим, Далла-Дин к своему удивлению, заметил у входа стоящих на страже воинов, но зная о вельможном честолюбии, не придал этому значения, лишь на требование сдать оружие, возмутился, что взявший на себя обязанность лугаля, позволяет себе перейти границы дозволенного. Войдя внутрь, он думал прежде, высказать, свое недовольство, но встретил холодный прием от человека, который еще сегодня называл себя его другом.

Не поприветствовав и не предложив даже присесть, уперев кулаки в стол, кингаль колесничих спросил:

– Когда и за сколько, ты продал свою честь и Ки-Саи безбожным пурусхцам? – Спросил прямо, не выясняя, правда ли это, не сомневаясь в брошенных обвинениях.

На слова родовитого отпрыска, молодой кингаль от неожиданности в оцепенении не знал что сказать. Придя в себя, вспыхнув от негодования, потянулся за клинком, но, не успев даже дотронуться до рукояти, был перехвачен за руки крепкими воинами, стоявшими позади. Подойдя, колесничий глядя со злобой, сквозь зубы прошипел:

– Ну что, не хочешь сознаться добровольно? Гляди же, у нас найдутся средства способные разговорить даже мертвого.

– Да скажи хоть, в чем меня обвиняют?! – Примирительно спросил Далла-Дин, стараясь увещеванием, достучаться до разума потерявшего голову и зарвавшегося случайной властью колесничего, но тут же, почувствовал толчок в спину и удар отозвавшийся гулом в голове и туманом в глазах.

2. Плата.

Палящее полуденное солнце больно обжигало незащищенную плоть, и мухи обрадованные неподвижностью жертвы, облюбовав самые лакомые для себя места, присосавшись, делали свои дела. Смешиваясь с грязью и потом, кровь медленно стекала по истерзанному телу, капая на пыльную землю, пересохшую от зноя. Вздрогнув, человек тяжело застонал, еще хватаясь за остатки жизни. Пытаясь поднять опухшие и отяжелевшие веки и разлепляя ссохшиеся губы, он тщетно открыл рот для оклика, но кроме болезненного хрипа, не смог издать ни звука. Услышав приближающиеся шаги, он притих, прислушиваясь и стараясь определить, что они ему несут: очередную боль или освобождение. Узнав своего мучителя, мученик, со страхом зажавшись, втянул носом воздух, приготовившись претерпевать страдания от дальнейших пыток. Мученик готов был сейчас сознаться в чем угодно, но даже не знал, что именно нужно от него его мучителям. Между тем, тот, кто его истязал, снова и снова задавал ему один и тот же вопрос. А на все его ответы, лишь все больше бесновался и бил еще ожесточеннее. Он сознался уже, что сношался с пурусхцами (которых ни разу даже не видел), получая от них плату за предательство, и готов был сознаться еще в чем угодно, лишь бы прекратились эти бесконечные пытки, но добившись своего, мучители требовали все больших и больших подробностей и, не удовлетворившись ответом, продолжали свое истязание. Наконец устав, палач отошел, чтобы отдохнуть и выпить в прохладе утоляющего пива.