Он редко называл его по имени, чаще просто – "мальчик мой", или как-то иначе. А вот если звал по имени, называл так, полным именем, и никогда так как называли его другие, ставшим привычным для уха, этим емким, коротким – "Аш".
– И вот этот человек – один из них. – Продолжал между тем старик. – С ним мы знакомы очень давно. Он встретился мне еще безусым юношей: когда я – набравшись мудрости, решил покинуть стены храма в Шуррупаке, где провел цветущую пору, чтобы знания полученные в служении богам, направить на служение людям; а он – бросив чужие стада, решил попытать счастья в бродяжничестве. И поэтому, ему я могу довериться как себе…
– Лишь скитальцы, не подвержены еще общему помутнению, постигшему умы людей земли просвещенных. – Вздохнул он с сожалением.
Аш не понимал к чему все эти слова, но видя виноватое выражения учителя, догадывался, что он хочет сказать что-то не очень хорошее, и чтобы избавить старика от мучительных попыток подобрать слова, внимательно слушал, давая понять, что готов принять любое его решение.
– И я хочу…, чтобы и ты доверился, как я верю.
Страхи Аша оправдались. Он все понял, но из уважения к учителю, продолжал слушать не прерывая, все еще на что-то надеясь.
– Пузур руководит общиной шутейников и игрецов, и у него есть возок с ослами. Повыступав здесь, они отправляются дальше. Им было отказано выступать в городе, а здесь – в окрестностях, много не насобираешь, люди трясутся за каждую бобовую горсть, а воры – так и норовят сами что-нибудь стянуть. И я…
Видя, что старику нелегко, Аш решил закончить это мучение.
– Когда ехать? – Спросил он, как ему показалось слишком резко.
Абгал, с облегчением, что не придется больше ничего объяснять, выпалил:
– Сегодня же.
– Сегодня?? – Чуть не воскликнул от отчаяния, не ожидавший ехать так скоро ученик.
– Да, сегодня. – Ответил ему с сожалением учитель. – Он не хочет ждать ни дня. И распрощаемся мы с тобой прямо сейчас.
И без того будучи в невеселом расположении, Аш совсем пал духом. Заметив это, абгал утешил его:
– Обещаю, как только выполню свою часть уговора, я нагоню вас.
Юноша молчал, не в силах произнести слова. Тогда старик, желая снять возникшую неловкость, предложил обняться на прощанье. Принимая отеческие объятия, приемный сын хотел сказать приемному родителю что-то теплое, но дикий нрав, переданный с воспитанием в духе предков, прохладностью матери и вынужденной нелюдимостью на чужбине, учил встречать радости и невзгоды, не выдавая своих чувств, с лицом каменным и невозмутимым, а поведение нарочито отстраненным. С виду холоден, внутри он разрывался от горечи расставания. Надвинув на глаза сатуш с высокой тульей с полями, чтобы скрыть нахлынувшие чувства, он захромал вслед за скоморохом.
9. Страх и огонь.