Абандон 2

Время шло. Я уже едва чувствовал свои руки, а от запаха крови кружилась голова. Жажда накрывала меня в полный рост, и я не знал, сколько ещё смогу продержаться. Это было мучительно.

— Арти, я пить хочу… и есть… — сказала Соня, — и я ненавижу темноту.

— Ничего, — ответил я, — всё образуется. Надо только немного потерпеть.

Собственный голос казался мне чужим, отстранённым. Я автоматически произносил слова, не особо задумываясь об их смысле.

Не осознавая этого, я начал проворачивать руки внутри пут. Это было больно, и только теперь я понял, что мы были связаны не обычными узлами. Это была какая-то хитрая пластиковая ловушка. Чем больше я старался освободиться, тем сильнее её плети впивались в мою руку.

Я заставил себя успокоиться. Хоть и с большим трудом, но это получилось. Я мысленно представил себе эту ловушку, как идут петли, где находится стяжка. Это неожиданно получилось: картинка в мозгу была яркой и отчётливой. Плохо дело: ослабить такую штуку, двигая кистью, невозможно. Перетереть не обо что. Нас зафиксировали очень грамотно, специально, чтобы доставить максимум мучений.

Только теперь я понял, что наше пребывание в контейнере с мертвецами уже было пыткой. Её началом. Похитители надеялись, что, когда они вернуться, у нас просто сил не останется ни на какие хитрости или попытки сопротивления.

И так же отчётливо я понял, что способ освободиться есть. Нужно только сломать несколько лучевых костей хотя бы на одной руке.

В обычном состоянии, даже под анестезией, у меня бы никогда не получилось это сделать. Но теперь у меня было куда больше сил, чем у простого человека. А ещё от запаха крови голова шла кругом и сводило горло. А ещё я чувствовал, как кровь начинает портиться. И вытерпеть это было выше моих человеческих возможностей. Жажда становилась куда сильнее, чем я мог представить. Наверно, что-то похожее испытывают наркоманы во время ломки.

— Арти… что ты делаешь? Пытаешься освободиться? Да? — спросила Соня; в её голосе звучала такая надежда, что я стиснул зубы.

— Да, стараюсь, но ты ни в коем случае руками не шевели! Тут замок хитрый! — нарочито громко ответил я, чтобы скрыть хруст собственных костей.

Больно было невероятно. Я чуть сознание не потерял. И дальше было только хуже: предстояло протащить сплюснутую и переломанную кисть через петлю ловушки.

Я чувствовал, как сломанные участки костей трутся друг о друга. И, кажется, это было самое худшее ощущение в моей жизни.

Наконец, одна рука была свободна. Я замер, чувствуя, как кости, одна за другой, встают на место и… зарастают. Это было странное ощущение. Кисть сильно чесалась, но после дикой боли это было даже приятно.

Когда кисть восстановилась, я освободил вторую руку. Потом одним прыжком оказался возле Семёна. Не знаю, почему я выбрал его, а не Майкла. Наверно, потому что совсем мало его знал. Так было легче.

Стараясь не шуметь, я припал к его шее.

— Арти? — обеспокоенно окликнула меня Соня. Но я не мог прерваться, чтобы ей ответить.

Это совсем не походило на обычный приём пищи. Мне было невероятно приятно, я чувствовал, как тело наливается силой, а голова становится хрустально-ясной и быстрой.

И кое-что ещё. Патрик называл это «неструктурированной информацией». Наверно, так и есть. Я понимал, как нужно воевать. Не на уровне «прочитал учебник — освоил», а… просто знал. Наверно, это невозможно объяснить, но теперь я без труда просчитал сразу несколько вариантов действий на случай, если кто-то сейчас войдёт в дверь.

Даже странно, что с таким уровнем почти инстинктивных знаний Семён дал выстрелить себе в сердце. И тут же будто из глубин подсознания всплыл очевидный ответ, оформленный, скорее, в виде эмоций, чем в виде слов. Досада, окрашенная пониманием неадекватной оценки противника. Да, у военных бывают ошибки. И куда чаще, чем у обычных людей — фатальные.

Мне стало значительно лучше. Я раздумывал — не приложиться ли к Майклу? Какая у него может быть «неструктурированная информация»? Но, подумав секунду — не стал. Не всё сразу. Во мне ещё слишком много от обычного человека. Вместе с утолением жажды пришло раскаяние и чувство брезгливости.

— Арти? — повторила Соня, — Арти, что ты делаешь? Мне страшно…

— Всё в порядке, — ответил я уверенным голосом, — я освободился. Сейчас помогу тебе.

И тут темнота перед глазами словно по волшебству расступилась. Я оказался в сером мире, без явных источников света, но предметы были видны довольно отчётливо.

Я видел, как Соня сидела на скамейке, а у ней на коленях лежала размозжённая голова Патрика.

— Я здесь, — сказал я, когда подошёл ближе, — постарайся расслабить кисти.

Теперь я чувствовал, что могу разорвать неподатливый полимер. Сил хватит. Вот почему Патрик был спокоен до последнего: не чувствовал себя в опасности, думал, что в любой момент может освободиться. Ещё один пример фатальной недооценки противника.

Я едва успел распутать ловушку на руках Сони, как услышал приближающиеся шаги. И тут же обругал себя последними словами. Я ведь сам раньше догадался, что нас слушают — и тут же вслух ляпнул, что освободился!