Абандон. Брошенный город

Иезекиль заставил себя подняться, а потом помог встать Глории. Оба были в снегу, и шериф повел плачущую жену вверх по склону холма, к их темному домику в еловой роще.

Глава 10

Сани несли Барта Пакера сквозь темень ночи. Скрип полозьев заглушало звяканье цепи и жалобное постанывание ваги. Здесь, в полумиле к югу от города, мело и кружило так, что ему была видна только упряжка и почти ничего больше.

Он бы пропустил поворот, но лошади знали дорогу и свернули где надо, за занесенными снегом елями. Бока их вздымались, поднимались и опускались, как меха, а ноздри горели. Протащив сани по «Американским горкам», они позволили себе перейти на шаг, и Барт тут же огрел их вожжами.

– А ну-ка просыпайтесь! Вперед, девочки!

Они поднялись от дна каньона на шестьсот футов, и дорога выровнялась.

– Пошли! Пошли! – снова закричал Пакер, безжалостно охаживая крупы лошадок вожжами.

Он гнал их не по злобе и не потому, что куда-то опаздывал. Ничто не возмущало Бартоломью Пакера так, как жестокое обращение с животными, но сейчас они приближались к самому опасному отрезку маршрута, проходящему между двумя крутыми склонами, с которых каждую зиму сходили лавины. У человека, захваченного лавиной в этот вечер, шансов остаться в живых было не много.

Миновав опасный участок, Барт натянул поводья и, когда лошади остановились, сошел с саней. Снегу выпало столько, что он провалился едва ли не по пояс. Прихватив топор, Пакер прошел к замерзшему прудку размером с колесо от фургона и несколькими ударами разбил лед. Вода из ключа побежала по камням. Пока лошади утоляли жажду, Бартоломью забрался в сани, достал из кармана фляжку в шерстяном чехле и, завернувшись в буйволиную шкуру, подкрепился горячительным.

Может быть, виной тому был алкоголь, но ему казалось, что губы после контакта со щекой мисс Хартман как будто звенят. Снова и снова Бартоломью прокручивал в памяти этот поцелуй. И почему только он ждал так долго? Все твоя гордость. Твоя треклятая гордость.

Кони подняли головы и заржали. Затем, отступив от ключа, начали топтаться на месте. Барт подхватил поводья.

– Что такое, девочки?

Учуяли лавину? Мужчина прислушался – не шумит ли в темноте сорвавшийся и летящий по склону снег? – но услышал только, как лошади нервно кусают стальные удила. Он в последний раз приложился к горлышку, сунул фляжку в карман и только вскинул вожжи, чтобы тронуть свою пару с места, как одна из лошадок захрапела.

Барт снова прислушался, и на этот раз услышал хриплое, со свистом, дыхание идущих через глубокий снег коней. На дороге, футах в двадцати от него, появились двое всадников. В заснеженном лесу они походили на призраков.

Пакер моргнул. Он, наверное, не особенно бы удивился, если б они исчезли, как и подобает привидениям, но всадники остались и были теперь так близко, что Бартоломью уже видел облачка пара, вылетающие из ноздрей их коней.

– Добрый вечер! – крикнул он, но ответа не последовало. Может, не услышали? – Веселого Рождества! – закричал он громче.

Всадник слева сказал что-то своему товарищу, и Барт услышал, как они цокнули языками. Подъехав ближе, незнакомцы остановились справа и слева от саней. На обоих были широкополые шляпы, собравшие на себя по несколько дюймов снега, оба кутались в одеяла и прятали лица за повязками из рукавов разорванной муслиновой рубахи, так что видны были только их глаза. У того, что стоял слева, они выражали холодную цепкость, а у его спутника – нервозность и даже страх.

– Веселого Рождества, – повторил Барт с натужной бодростью. Уж не нарвался ли он ненароком на разбойников? – Вот уж метель так метель! Не до приключений. Поскорей бы до огонька добраться…

– Будь любезен, заткни свое поганое хлебало, – произнес тот, что встал слева, низким и каким-то металлическим голосом.

– Извините, сэр, но в чем проблема? Если… – начал было Бартоломью, но тут из-под одеяла левого всадника высунулось дуло двустволки. – Позвольте предупредить, сэр: выстрелив, вы сильно рискуете вызвать сход лавины, и тогда уж не поздоровится нам всем.

– Не слышал, что он сказал? – подал голос второй незнакомец. Он был помельче своего спутника и заметно моложе – едва ли не мальчишка. Но поразило Барта не это, а его акцент. Чисто теннессийский.

– Не понимаю. Ты же работаешь на меня, сынок! – сказал ему Бартоломью.

Юнец бросил растерянный взгляд на своего товарища, а потом снова перевел его на Барта.

– Нет, мистер Пакер, больше не работаю.

И только тут сидящий в санях мужчина увидел в его дрожащей руке шестизарядный «Кольт» – большой, тяжелый револьвер, сохранившийся, должно быть, еще с довоенных времен.

– Полегче, сынок. – Пьяный туман развеялся, но до конца в голове у Бартоломью еще не прояснилось. В какой-то момент ему даже причудилось, что его накрыла лавина, что он лежит, задыхаясь, под снегом, и все это – только его болезненное видение. – Ты какого дьявола делаешь? Я не…

Второй всадник подал коня вперед и ткнул дулом дробовика Барту в лицо. Кровь мгновенно просочилась через его усы, протекла между зубами и поползла по подбородку.