Лана уставилась на источник – на крошечные пузырьки, струящиеся из расселин и словно клокочущие на поверхности. Наклонившись к роднику, она высунула язык, пробуя воду на вкус – та оказалась горькой и едкой, сильно отдающей щелочами.
– Спорим, отравлена? – усмехнулась Мэддокс.
Наконец, увидев, как Джосс забирает свечи из рук двух мертвых шахтеров, пианистка, уже приготовившаяся вдоволь напиться, разжала ладони, и вода пролилась сквозь ее пальцы на пол.
В гроте эхом отдавался шум водопада, но света не хватало, так что оценить его размеры было невозможно. Они стояли на берегу подземного озера, усеянного белыми кристаллами, дно которого блестело под лучами света, пробивавшегося сквозь перфорированную жестянку.
Звякнул о камень свечной фонарь, и женщины, упав на колени, принялись жадно лакать воду. Первые два глотка заставили Лану закашляться, но когда она наконец смогла протолкнуть в себя немного воды, та оказалась такой холодной и приятной на вкус, что у нее разболелась голова.
Они сидели на берегу озерца и пили до тех пор, пока у них не раздулись животы. Джосс пришлось даже расстегнуть пуговицу на своих холщовых штанах.
– Тебе, Лана, – сказала она, – вряд ли захочется узнать, что бы я сделала ради сигаретки, которая осталась в моем соннике, и кой-каких мексиканских вкусностей – печенья, менудо, бутылочки мескаля… Постоянно слышу, как кто-то гремит кастрюлей. Знаешь, за еду я бы даже от виски отказалась.
Две женщины долго бродили внутри горы, не видя перед собой ничего другого, кроме скал, теней и света горящей свечи, и пианистке казалось, что они провели в этом подземном мире уже несколько дней.
Она мысленно проиграла половину одного из концертов Гайдна, когда Джосс остановилась, повернулась к ней и сказала:
– Думаю, нам лучше вернуться. – По тому, как звучал ее голос, Хартман решила, что они стоят в какой-то большой пещере. – Даже не представляю, черт возьми, где мы сейчас находимся, но как знать – вдруг Стивен вернулся, или же им удалось выбить эту треклятую дверь? Не хотелось бы пропустить такое!
Лана покачала головой.
– Что-то не так? – насторожилась Джослин.
Ее спутница наклонилась, потерла рукой ступню, и ее лицо исказила гримаса.
– А, устала? – догадалась барменша. – Ну, черт возьми, я тоже! Может, нам действительно стоит передохнуть немного. Давай поищем подходящее место.
Они прошли еще немного, прежде чем обнаружили ровную площадку.
– Ваши апартаменты, мисс Хартман, – сказала Джосс. – Надеюсь, здесь вы найдете все, что нужно. Здесь, как вы видите, у нас камень. И вон там – камень. О, и с той стороны – тоже хренов камень. Надеюсь, вам нравятся камни.
Лана улыбнулась.
– Не нагляделась! – фыркнула Мэддокс.
Глава 68
Женщины лежали на каменистом полу, прижавшись друг к дружке и укрывшись шерстяной накидкой Ланы и мексиканской шалью Джосс. После того как Хартман наполнила желудок водой, голова у нее болела уже не так сильно, но унявшаяся на время боль лишь высвободила место для жуткого голода.
– У нас осталось три свечи, – сказала Джослин. – Надеюсь, их нам хватит, чтобы выбраться в какое-нибудь более комфортное место. Пока же посидим немного в темноте.
Пианистка уловила легкое дуновение, и свет погас.
Их обступили полнейшая тишина и холод.
Она почувствовала, как Джосс дотронулась до ее руки.
– Веришь во все это дерьмо? – спросила барменша. – Я как-то не очень. Это, наверное, даже страшнее, чем стоять с мешком на голове и петлей на шее перед кучкой чужаков. Тебе не холодно? Если нет, пожми мне руку.
Лана сжала ее ладонь.
– Хорошо, – отозвалась Мэддокс.
Какое-то время они молчали. Хартман размышляла над тем, не легче ли уснуть, когда не умираешь от жажды.
– Ты всегда была немой? – спросила вдруг Джосс. – Пожми мне руку один раз, если да, два раза – если нет, и три – если хочешь, чтобы я заткнулась.
Ответом ей были два пожатия.
– Просто любопытно. Не обижайся. То есть еще недавно ты могла говорить? – продолжила расспрашивать Джослин. – Я хочу сказать – во взрослой жизни?
Одно пожатие.
– И как давно уже не можешь?
Три легких пожатия.
– Три года?
Одно пожатие.
– Можно подумать, ты слышишь, как у меня в голове крутятся шестеренки, прикидывая, что за хрень с тобой приключилась… Произошло что-то страшное, так ведь?
Одно пожатие.
– Три года назад кто-то сделал тебе больно.
Одно пожатие.
– Мужчина?
Снова одно пожатие.
– Да все они хренососы! Ты была шлюхой?
Два пожатия.
– Так это твой муженек постарался или…
Одно пожатие.
– Дай-ка догадаюсь… Загуляла, а он прознал?
Два пожатия.
– Что ж… Так как при нашем способе общения у меня уйдет четыреста чертовых лет на разгадку этой тайны, оставим все это. Ты – милое создание, и по какой бы причине тебе ни досталось от твоего благоверного, мне действительно очень жаль, и я надеюсь…
Потолок замерцал, и у обеих женщин перехватило дыхание, когда вверху вдруг показалась луна, почти полная и бледно-желтая, цвета старой бумаги, и их каменную тюрьму залило спокойным, мягким светом.
– Зуб даю, впервые в жизни так подфартило! – воскликнула Мэддокс.