Изучая коридор теней прямо перед собой и теней еще более глубоких далеко впереди, он почувствовал, что оттуда на него кто-то смотрит. Он инстинктивно взглянул на ветви ближайшего дерева. Там сидели трое существ из стаи с бледным оперением, которая с таким шумом проследовала между деревьями всего пару минут назад. Сейчас они молчали — возможно, из-за печальной сцены внизу. Он смотрел, как они глядят на него, обеспокоенный их вниманием.
И тут из-за спины Шалопуто раздался голос Соглашателя, который фальцетом, с неестественной точностью пел песню, созданную его матерью для того, чтобы петь самой. У песни была убаюкивающая мелодия колыбельной. Эти древние звуки Абарата родились в те времена, когда Часы еще доверяли человечеству. Звуки, рассказывавшие о свете и тьме, море и небе, камнях и огне.
И о смерти. Именно эта тема стояла за всеми другими величинами. Смерть беспощадная, смерть окончательная, враг всего нежного и хрупкого, что разбилось, как яйцо, упавшее со стола, обожглось молнией, превратившей лес в огонь, замерзшее, загнанное на край утеса.
Но древние слова звучали бесстрашно, словно мальчик произносил свое собственное имя.
Что именно он делал? Любопытство Шалопуто становилось тем сильнее, чем дольше продолжалось песнопение. Какого рода утешение он предлагал своему брату, что требовало слов столь древних и чуждых?
Шалопуто старался уговорить себя не поворачиваться, не смотреть, но его тело подчинялось требованию гораздо более глубокому, чем собственные уговоры.
Он повернулся и посмотрел. И его тело вновь победило разум, на этот раз произнеся слово:
—
И не раз, и не два, и не три:
—
Кэнди не теряла времени на размышления о том, почему кричит Шалопуто. Она воспользовалась моментом и заодно своим змеем. Нога Боа все еще стояла на его голове, но ни ее вес, ни ее внимание не были полными, и когда Кэнди дернула наколдованное животное, оно без малейшего труда выскользнуло из-под ступни принцессы.
Змей издал совершенно незмеиный вопль мятежной ярости и начал безумно извиваться. Она попыталась ухватить его подвижные кольца свободной рукой, но слишком сосредоточилась на этом действии, из-за чего все мысли о принцессе и ее смертоносном облике вылетели у нее из головы. Она бессознательно повернулась и внезапно поняла, что смотрит на очертания Боа. Что еще хуже, глаза Кэнди не могли от нее оторваться. Она попыталась отвернуться от принцессы и от движущихся по ее лицу пятен, которые образовывали тошнотворные символы в воздухе вокруг ее головы. Эти знаки могли сделать так, что тело восстанет само на себя, вывернется наизнанку в беспорядочном безумии, пойдет против собственной природы, против смысла, против жизни, и погибнет.
В узорах на лице Боа была невероятная разрушительная сила. Хотя Кэнди знала о том ущербе, к которому они способны привести, их чары были сильнее ее воли. Она не могла заставить себя отвести взгляд, хотя чувствовала, как переворачивается ее желудок…
—
Ее голос не был мягким, полным покоя или размышлений. Нет, она кричала грубо и резко, именно так, как требовалось в эту минуту.
К большому облегчению и изумлению Кэнди, ее глаза подчинились приказу. Как только она отвела взгляд, к ней вернулась воля.
— Хорошо! — сказала Мунн. — А теперь живее! Отдай мне эту проклятую зверюгу.
Кэнди начала протягивать змея, но Мунн не могла ждать.
—
— Я еще заставлю тебя пожалеть… — начал змей, но у Мунн не было желания выслушивать угрозы.
Она выдернула хвост змея из рук Кэнди и свернула его в шар черно-желтых колец.
А потом приказала:
—
Ухватив Кэнди за рукав, Мунн потащила ее за деревья, оставив принцессу Боа и волшебного змея выяснять свои отношения.
Глава 19
Цена свободы
— Вокруг них вырастет стена шипов из голубого пламени, — сказала Мунн, торопя Кэнди подальше от места, где Боа и змей остались меряться своими ядовитыми талантами. Заклинательница больше не являла собой образ спокойной силы и уверенности, которой была полна, когда Кэнди увидела ее впервые. Яркие цвета на ее платье исчезли, один из перьев-усиков на голове был выдран. Повсюду виднелись следы того, какими тяжелыми выдались для нее последние минуты. Она была исцарапана, в синяках и в поту: уставший боец, все еще на ногах, но только благодаря силе своей воли.
— Когда поднимется стена? — спросила Кэнди.