Аббат

— Избави бог! — воскликнул паж. — Оно всего только заснуло; и нынче, как только вы пожелали его пробудить, прекрасная Кэтрин, поверьте, что залог вашей вновь вернувшейся благосклонности…

— Нет, нет, — сказала Кэтрин, отводя руку с четками, за которыми уже потянулся было Роланд, — по зрелом размышлении я изменила свое намерение. Зачем нужны еретику эти святые четки, на которых лежит благословение святейшего отца церкви.

Роланд с горечью поморщился; он хорошо понимал, какой оборот принимает разговор, и чувствовал, что его положение в любом случае окажется затруднительным.

— Но ведь вы их предложили мне как знак вашего расположения, — напомнил он.

— Это так, любезный сэр, но это расположение относилось к верному подданному королевы, преданному и благочестивому католику, к тому, кто в одно время со мной торжественно посвятил себя великому делу, которое, как вы теперь уже знаете, заключалось в служении церкви и Марии Стюарт. Такому человеку, если вам о нем приходилось слышать, я действительно могла бы подарить свое расположение, но отнюдь не тому, кто водится с еретиками и вот-вот станет отступником.

— Мне трудно поверить, прекрасная леди, — сказал Роланд с возмущением, — что флюгер вашей благосклонности поворачивается только в ту сторону, куда дует католический ветер, в особенности если учесть, что он так явно указывает на Джорджа Дугласа, который, насколько мне известно, отнюдь не католик и к тому же верный слуга короля.

— Джордж Дуглас достоин того, чтобы вы о нем лучше думали, — начала было Кэтрин, но внезапно оборвала свою речь, как бы испугавшись, что наговорила лишнего, и продолжала уже в другом тоне. — Поверьте мне, мейстер Роланд, что все, кто вам желает добра, глубоко сожалеют о вас.

— Их число не так уж велико, я полагаю, — ответил Роланд, — и их сожаление, если оно вообще имеет место, не продолжится и десяти минут.

— Число их больше, а сожаление глубже, чем вам кажется, — возразила Кэтрин. — Но… возможно, они ошибаются — вам лучше судить о ваших поступках; и если вам золото и церковные земли дороже, чем честность, преданность и вера ваших предков, то почему совесть должна стеснять вас больше, чем других?

— Бог свидетель, — ответил Роланд, — что если у нас и имеется различие во взглядах… то есть, если у меня и возникли некоторые сомнения в области веры, они основаны исключительно на моих убеждениях и голосе моей совести.

— О, ваша совесть, ваша совесть! — повторила Кэтрин с насмешкой. — Ваша совесть служит вам козлом отпущения. Пожалуй, она достаточно вынослива, чтобы выдержать тяжесть одного из лучших имений аббатства святой Марии в Кеннаквайре, недавно конфискованного нашим благородным королем у аббата и монастырской общины за тяжкий грех верности своим религиозным обетам, каковое имение ныне, быть может, будет вручено высочайшим и всемогущим изменником и прочая и прочая Джеймсом, графом Мерри, исправному дамскому угоднику Роланду Грейму за его преданную и верную службу в качестве соглядатая и доверенного тюремщика при особе его законной государыни королевы Марии.

— О, как вы несправедливы ко мне! — воскликнул паж. — Да, Кэтрин, жестоко несправедливы. Богу известно, что я готов ради несчастной королевы рискнуть и даже пожертвовать собственной жизнью. Но что я или кто бы то ни было другой мог бы сделать для нее?

— Кое-что можно сделать… многое можно сделать… все можно сделать, если бы только нашлись люди столь же верные, как шотландцы времен Брюса и Уоллеса. О Роланд, если бы вы знали, какие возможности вы упускаете только благодаря вашему непостоянству и холодности вашей натуры!

— Как могу я упустить возможности, о которых мне ничего не известно? — резонно возразил Роланд. — Был ли такой случай, чтобы королева, или вы сами, или кто бы то ни было другой говорил со мной о какой-либо услуге для королевы и чтобы я отказался ее выполнить? А разве все вы не остерегались меня во время ваших совещаний, словно я гнуснейший изменник, какой только был со времен Ганелона?note 36

— А кто же сможет доверять, — возразила Кэтрин Ситон, — закадычному другу, ученику и соратнику еретического проповедника Хендерсоиа! Нечего сказать, хорошего наставника вы себе избрали взамен достопочтенного Амвросия, который ныне изгнан из своего дома и усадьбы, если еще не брошен в темницу за противодействие тирании Мортона, брату которого регент передал владения и доходы этой божьей обители.

— Возможно ли это? — воскликнул паж. — Неужели достопочтенный отец Амвросий так страдает?

— Весть о вашем отпадении от веры предков, — ответила Кэтрин, — будет для него ужаснее всех издевательств тирана.

— Но почему, — спросил глубоко растроганный Роланд, — почему вы предполагаете, что… что… что… все это у меня так, как вы говорите?