Аббатиса

Через неделю Мари обнаруживает себя за столом. Перед нею раскрыто письмо, подтверждающее смерть королевы. Тильда, прищурясь, глядит в счетные книги, но Года смотрит на аббатису. Поднимает голову и принюхивается. Точно гончая, учуявшая незримую боль.

Всяк человек трава, вдруг произносит субприоресса, и слава его – слава полевая, трава засохнет, цветы увянут, но Слово пребудет вечно. Голос ее осекается. Она возводит глаза к потолку, и Мари ненавидит свой кабинет за то, что он так прекрасен, что потолок его такой высокий, белый, без единой трещинки.

Спасибо, Года, говорит с удивлением Тильда, но Мари не утруждает себя ответом.

Наверное, дивится позже Мари, после смерти королевы я слегка помешалась от горя.

Ей рассказали, что она подняла и отшвырнула стол, раскидала рукописи, свечи, разлила чернила, но Мари ничего этого не помнит. Проходя по клуатру, она размахнулась и так пнула кота, что тот перелетел через стену. Мари не стыдно. Она всегда терпеть не могла этого кота. В другой раз, читая монахиням, она вдруг умолкает и, не мигая, глядит в пустоту поверх их голов, да так долго, что можно медленно досчитать до сотни, монахини ждут, ибо так она выглядит, когда ее осеняют видения, но на этот раз Мари не слепит их своим сиянием и ничего им не говорит, а закрывает глаза и валится, точно дерево.

Через несколько недель после смерти Алиеноры внезапно вдовеет Вульфхильда – несчастный случай, птичье гнездо на стрехе, шаткая лестница, муж сорвался, упал на улицу, и его переехала телега с навозом, что быстро катила мимо, – Мари едет к подруге, обнимает плачущую, целует в макушку, чувствуя, что печаль удваивает горе дочери ее сердца. Вокруг толпятся дети Вульфхильды. Мари молится с ними, за них, наконец девочки засыпают, а Вульфхильда всю ночь говорит о своей утрате, о своем любимом спутнике жизни, добрейшем человеке на свете. Мари слушает, но в глубине души чувствует облегчение оттого, что Вульфхильда теперь понимает, каково ей, что отныне Мари не одинока в своем отчаянии.

Теперь Мари каждый день в любую погоду ездит верхом между службой шестого и девятого часа. Под затяжным апрельским дождем и в майском тумане, по полям, по окрестностям обители, жалея, что нельзя пронизать лес. Мари мечтает о целодневных охотах, мечтает идти по кровавому следу туда, где прячется обессилевший раненый зверь, мечтает об угаре победы, о горячей крови на руках. Бедная лошадь плетется вперед.

Мари пытается облечь свою скорбь в слова, но это все равно что хвататься за облако.

Вместо этого во время катания она размышляет о Боге. Он представляется ей сродни солнцу на небе: утром восходит, ночью спит, беспрестанно обновляется, теплое, ибо изливает тепло и свет, и в то же время холодное и далекое, ибо продолжает светить и тогда, когда люди, так же наполняющие землю жизнью, умирают; солнцу нет до них дела, оно не меняет своего пути, не прислушивается к земному гомону, не может остановиться, чтобы заметить жизнь человеческую, к нему не пристают наши нелепые россказни о нем, оно мирно существует само по себе, лучезарное и бессмысленное.

Лишь ангелы да святые заступаются за людей, кишащих в земной грязи, за этих дрянных ничтожных созданий: должно быть, вышним в их величии они представляются насекомыми, что корчатся, вопиют, но так тихо, что слов не разобрать.

Проходит июнь, июль. В августе на прогулке Мари замечает, что ручей, питающий их пивоварню и уносящий испражнения из уборной, высох от зноя. Мари в задумчивости едет вверх по течению ручья туда, где он скрывается в лесу. Даже над высохшим руслом густо переплетаются ветви кустов, царапают шкуру лошади до крови, бедняга вся в рубиновых капельках.

Наконец за кустом ежевики Мари видит лес, а в нем ближайшая тропа лабиринта.

Ручей здесь искусно спрятан от глаз в туннелях под дорогой, никто и не заподозрит, что он там. За дорогой Мари вновь ныряет в заросли ежевики, спускается в русло ручья, переходит на другой берег, чаща такая густая, что Мари порой ложится на спину лошади, вытянув ноги назад, а толстой лошади приходится втягивать брюхо и с мучительным ржанием протискиваться меж деревьев. Потом опять на дорогу. Храбрая лошадь за свою жизнь, не дрогнув, повидала немало кровавых сражений, но когда ей нужно в третий раз нырнуть в колючие кусты, она упирается, Мари лестью и бранью заставляет ее подчиниться, и лошадь уступает сильной воле аббатисы. Еще четыре полосы густых зарослей, еще четыре дороги, и они выезжают из лабиринта.

Деревья здесь высохшие, приземистые, почва сырая. Должно быть, это земли короны, говорит себе Мари, лошадь ее оскальзывается в грязи. Привязав лошадь, Мари сбрасывает башмаки и идет босиком, увязая в болоте то по щиколотку, то по колено.

Наконец она доходит до пустоши столь обширной и странной, что Мари потирает глаза. На болоте, словно руки, царапающие низкое небо, торчат чахлые деревца, высятся зеленые и бурые камыши, виднеются кочки хилой травы. Взгляд цепляется за странную синюю круглую чашу, доверху выложенную камнем.