Аббатиса Круская

Что до прикладной электроники, заявила аббатиса, то в этой области монастырь весьма преуспел и надеется в ближайшем году создать образец нового, улучшенного громоотвода, тем самым сведя к минимуму угрозу поражения молнией и понизив и без того низкий процент смертных случаев такого рода на Британских островах.

Зрители трепетно глазели на элегантную леди. Она признала, что пленки действительно существуют: это записи конфиденциальных и сугубо частных бесед между монахинями и Аббатисой, и она ни за что не предаст их огласке. Царственно улыбнувшись, она попросила всех молиться за аббатство Круское и за возлюбленную сестру Гертруду, чьи неусыпные миссионерские раченья стяжали признание во всем мире.

Телекамеры увязли; репортеры дожидаются у ворот. Пока что впустили и выпустили только мусоровозку, иезуита для совершения мессы и почтовый фургон. С утренними делами было покончено, и ворота больше не отпирали. Александра приняла епископов, побеседовала с ними и сказала, что больше их не примет. Епископы отбыли с миром, но через пару часов у них появилось странное ощущение, что они не могут в точности припомнить, чем именно успокоила их Александра. А теперь уж слишком поздно. Кто платит вымогателям, почему, через кого, сколько и откуда берутся на это деньги? Ясных ответов нет — ни в прессе, ни в умах епископов. Владычествует мифология, и аббатиса объясняет это Гертруде в прощальном разговоре по прямому проводу.

— Да,— говорит Гертруда,— в прессе и телевидении мифология, может, и владычествует, но в Риме вы на мифологии далеко не уедете. Им там подавай все как есть.

— До крайности нелепо, что в Риме дали ход доносу с требованием моего отлучения,— говорит аббатиса,— я туда поеду и сама буду своим защитником. А вы не подъедете? Могли бы потом вернуться в Англию и заняться реформой тюрем и тому подобным.

— Срок моей тибетской визы очень ограниченный,— сипло отвечает Гертруда.— Я не могу бросаться временем.

— Идя навстречу запросам общественности,— говорит аббатиса,— я решила сделать выборку по записям и опубликовать ее. Оказывается, какие-то куски стерты: верно, это диавол, который ходит, яко лев, рыкая, поглотил их. Со всех сторон предлагают заснять фильм или инсценировать, и это так помогло бы вашему миссионерству, так поддержало бы ваших голодающих. Вы представляете, Гертруда, я стала предметом искусства, несущего людям радость.

— Сотрите в записях английские стихи,— говорит Гертруда.— А то в Риме вам не поздоровится. Это язык Крэнмера{22}, пуританской Библии, всеобщего молитвенника. Рим все снесет, кроме английской поэзии.

— Но, Гертруда, я не понимаю, как кардиналы будут читать стенограммы пленок или слушать записи, раз даже самое существование их безнравственно. Кстати же, у меня есть собственноручные покаяния монахинь, и я их повезу с собой в Рим. Пятьдесят покаяний.

— А в чем покаялись монахини?

Аббатиса звонко зачитывает далекой Гертруде всеми подписанный Confiteor{23}.

— И они все это подписали?

— Гертруда, у вас очень неладно с бронхами?

— Я возмущена,— говорит Гертруда.— Послушать вас, так вы только и делали у себя в Кру, что напропалую грешили, причем неизбывно и не одним помышлением и деянием, но еще и словом. Я тут тружусь и подвизаюсь, а вы, если верить этому невероятному тексту, вы там пасетесь между лилиями и грешите сверх всякой меры. Нет, вы провинились, провинились все, и тягчайшей виной.

— Да, и записали это в покаянии, Гертруда, о любовь моя неизменная. О felix culpa{24}! Максимилиан и Бодуэн сбежали в Америку и ведут там университетские семинары по мистериальному сценическому действу и по демонологии. Скажите, Гертруда, как мне отправиться в Рим — воздухом или сушей и морем?

— Морем и сушей,— говорит Гертруда.— Пусть подождут.

— Да, и, пожалуй, барашковые облака над проливом будут мне к лицу. Я, наверно, отправлюсь дней через десять. Пражский Младенец уже в ломбарде. Вы слушаете, Гертруда?

— Что-то я пропустила,— говорит Гертруда.— Уронила шпильку и нагибалась.

Милдред и Вальбурга отсутствуют, им надо срочно реорганизовать госпиталь в аббатстве Инском, а то аббат там хворый и древний. Александра уже видит внутренним оком себя на верхней палубе корабля от Дувра до Остенде, уже проезжает Сен-Готард, долог путь в Рим по географической карте,— и сидит за столом в изящной позе, отвечает как бог на душу пошлет римскому кардиналу: о, дивная аббатиса Круская!

«Ваше глубокочтимое Высокопреосвященство!

Ваше Высокопреосвященство удостоили меня приглашения предстать перед Конгрегационной комиссией по расследованию дела о серебряном наперстке сестры Фелицаты и прочего касательно все того же наперстка...»

Она дала указания, как отобрать и разобрать нужные записи. Перед повечерием она собрала монахинь:

— Сотрите стихи, мною произнесенные. Они мое личное достояние и публике не предназначены. Напишите: «Стихи стерты». И вообще прилежно сотрите все пустяки и озаглавьте выборку «Аббатиса Круская».