Аббатиса

В день приезда Авис у Мари дела в городе, на улице ливень, ветер швыряет струи воды, и, покончив с обязанностями, Мари идет помолиться в собор. Приоресса и субприоресса провели все утро в молитве и теперь, прячась от ветра за дверью, ждут, когда на улице покажется новициатка.

Позже, вернувшись в аббатство, Тильда, заперев дверь кельи аббатисы, расскажет Мари, как грубо Авис говорила с сопровождавшими ее родственниками, как ярилась и бушевала, как не позволяла им спешиться, как поливала их бранью, и в конце концов родственники, побледнев, развернули коней, так и не встретившись с приорессой и субприорессой. А девица, дождавшись, пока они удалятся, прокричала им в спину: вот вы и заклали агнца, а теперь убирайтесь к черту. После этого Авис заметила Тильду, угрюмо смотревшую на нее, обозвала ее ужасно грубым словом и потребовала аббатису. Ей сказали, что аббатиса в соборе, Авис увидела, как Года побежала за Мари, и, обогнав немолодую субприорессу, первой взлетела по ступеням собора.

Высокая деревянная дверь со стуком распахнулась, Мари обернулась и увидела в притворе девицу, светлые волосы прилипли к ее щекам, шее, груди, платье чересчур тонкое и прозрачное до неприличия, оно промокло насквозь и так облепило тело, будто девица расхаживает голой средь бела дня. Не красавица, нет, черты сдавлены, лоб блестящий и выпуклый, как яйцо, светящееся сводчатое окно.

Но при виде нее что-то поднимается в душе Мари, что-то ужасное. И тихо шепчет, что ради такой девицы впору спалить аббатство.

А девица с горящим взором бросается к Мари, и бледное острое личико ее мокро отнюдь не от слез.

Аббатиса, не шелохнувшись, смотрит на приближающуюся девицу. Руки Мари все так же сложены в молитве. Можем ехать в обитель, цедит Авис, подойдя, ваша узница здесь.

Мари встречает Авис долгим взглядом, та с трудом переводит дух, глядит раздраженно, в дверях появляется Года, но тут же и исчезает. Аминь, произносит Мари и крестится. Потом, насколько возможно медленно, поднимается, выпрямляет спину, вытягивается во весь свой великий рост, подходит к девице и заключает ее в объятия. Та вырывается, но Мари с легкостью удерживает ее. Мари заговаривает спокойно, глядя девице в макушку, и, говоря, видит, как дрожит лицо Авис, как на волосах ее тускнеют капли, как высыхают остатки влаги на ее шее и ушах.

Мари ощущает сквозь кожу, что сердце Авис бьется медленнее. Ее холодное тело теплеет от тепла Мари.

Что-то шевелится в душе Мари, и она смутно понимает: это предостережение, она вдруг понимает, что значит необъяснимое влечение к девушке, и ее дикое пламя, и угловатое личико, и белизна ее волос, Мари видит Алиенору, какой та была когда-то, молодую, нагую на ложе в шатре в Утремере, Мари видит, как Алиенора приоткрыла подведенный глаз, единственное светлое пятно на целом темном свете.

Наконец девица, точно в экстазе, что-то бормочет, и Мари выпускает ее. Авис бледна, глаза полузакрыты. Она идет за Мари по нефу к дверям собора. Прежде чем выйти на дождь, Мари снимает просторный плащ и укутывает девицу, та буквально тонет в плаще и, выйдя наконец на мокрый двор, становится той, кто есть, перепуганной и озлобленной восемнадцатилетней девчонкой.

Преклонив колени возле постели, чтобы помолиться на ночь, Мари находит на подушке горсть лиловых цветов розмарина, днем их украли из сада целебных трав. Извинение. Мари вслушивается в звуки, доносящиеся из дортуара, от покоев аббатисы его отделяет передняя, но слышит лишь, как монахини во сне сопят, вздыхают, прерывисто пускают газы: на ужин давали рагу с капустой. Все лежат неподвижно, кроме нее.

Мари прижимает цветы к лицу, сдавливает их, пальцы пахнут розмарином. А потом, взволнованная тяжелым сладким ароматом, швыряет цветы за окно и моет руки в лохани, пока запах не исчезает.

Дом аббатисы день ото дня все выше.

Наступает зной, в ночном небе ветвятся сухие молнии.

Праздник святой Марии Магдалины, Apostola Apostolorum, сумасшедшая сестра Гита в часовне изобразила ее с лицом Мари. Вокруг Магдалины – сцены из Откровения. Вавилонская блудница на звере: для этой картины Гита поймала бродячего пса и обрила ему морду, чтобы изучить строение костей черепа; у зверя тело жареного угря и распростертые крылья курицы. Но еще хуже, что у вавилонской блудницы два лица, и оба – королевы. Гита видела ее мельком, когда писала фреску в большой зале постоялого двора, а королева со свитой ехала через город по пути куда-то еще. Когда Мари рассмотрела, что у вавилонской блудницы лицо королевы, да не одно, а два, она едва удержалась, чтобы не закрыть его своим телом, чтобы никто не увидел, ей захотелось схватить кисть Гиты и наскоро замазать лицо черной краской. Наконец Мари рассмеялась, потом расплакалась и решила оставить фреску.

Проснувшись ночью и почувствовав, как в душе что-то шевелится, Мари исступленно молит Пресвятую Деву помочь ей, не позволить плотской страсти вновь затуманить ей разум.

Мари с ужасом ощущает, как вздымается мрак – то ли внутри нее, то ли снаружи, неизвестно, что страшнее.