Келлен,
здесь, на границе с Гитабрией, утро. Я сижу здесь уже некоторое время в ожидании, когда солнце взойдет над теми холмами. В ожидании когда девушка перестанет плакать. Забавно, какая она снаружи крутая и какая мягкая внутри. Надо научить ее, как поменять это местами. У человека должна быть мягкая кожа и сильная кость. Как у тебя.
Держу пари, ты прямо сейчас качаешь головой, говоря себе, как плох во всем, как всех боишься. Это нормально. Наверное, таков твой Путь. Я уже давно аргоси, и мы учим не переходить чужие Пути. Тем не менее есть еще один трюк, которому, как я считаю, следовало тебя научить. Один урок, который я все еще могу преподать, не собьет тебя с твоего Пути.
Он звучит примерно так: с того момента, как я увидела, что ты уходишь (ты же не думал, что на самом деле сбежал от старой Фериус), я ожидала, когда твое отсутствие дойдет до меня. Ты и я, мы путешествовали вместе долгое время (по стандартам аргоси, во всяком случае), и, ну, я не стесняюсь этого сказать. Я люблю тебя, малыш. Не знаю, когда это случилось. Ты мне не родственник, в нас нет ничего похожего. Однако где-то на этих длинных дорогах, по которым мы ехали вместе, ты стал тем, чего у меня никогда не было, и, вероятно, никогда не будет. Не знаю правильно, что это за слово, но это нечто особенное, точно.
Так почему я до сих пор по тебе не скучаю? Почему не проливаю слезы, как дождевую воду, как продолжает делать девушка? Почему не подпрыгиваю при мысли о том, что ты, может быть, в беде, и, вероятно, мы могли бы тебя догнать, и, возможно, есть какое-нибудь пустяковое выслеживающее заклинание джен-теп, которое позволит нам тебя найти? Как так вышло, что я не чувствую, как мне между ребер втыкается нож одиночества – того чувства, для которого у меня даже не имелось слова, пока я не привыкла к тому, что ты рядом?
Может, потому что я все еще мысленно слышу твой голос. Жалующийся. Вопрошающий. Спорящий. Я вынимаю курительную соломинку из жилета и чувствую, как ты смотришь на нее, думая, не слишком ли много я курю, но не говоришь об этом. Я наблюдаю, как восходит солнце, и чувствую надежду, которую ты испытывал всегда, что, возможно, сегодня нам не придется выкарабкиваться из еще одной беды. Знаешь, что самое смешное? У аргоси нет надежды. Первое, что мы узнаём, – это как избавиться от надежды так же, как мы избавляемся от горя. Аргоси должен быть смышленым. Видеть вещи истинными, а не такими, какими хочется их видеть, или такими, какими мы боимся, что они могут стать. Нужно держать голову ясной.
Ну, думаю, что больше не могу быть такой. У меня в голове ты. Но еще рано, и, может быть, ты исчезнешь, только почему-то я так не думаю. Я думаю, теперь ты, возможно, часть меня самой, а может, я – часть тебя. Может, ты там ищешь какое-то ерундовое лекарство от этих меток вокруг глаза и влип в небольшую беду (ничего такого, с чем ты не можешь справиться, конечно) и почувствуешь, что я там, вместе с тобой, и напоминаю танцевать, а не сражаться. Играть музыку вместо того, чтобы говорить. Слушать глазами вместо того, чтобы таращиться. Может, если я буду продолжать слышать, как ты говоришь со мной, это значит, что ты тоже слышишь, как я говорю с тобой, давая тебе совет, который должна дать. Но чаще, наверное, просто напоминая тебе о том, что ты уже знаешь в своем огромном запутавшемся сердце.
Вот в чем заключается урок, Келлен. Те, кто познал любовь даже на малое время, никогда не бывают по-настоящему одиноки.
Это мысль, за которую я буду держаться. Как я уже сказала, аргоси не тратят время на надежду.
Но я очень надеюсь, что когда-нибудь увижу тебя снова, малыш.
Фериус Перфекс,на три части игрок, на две части аргоси и на одну часть Келлен из дома Ке.
