Абдул Аль-Хазред, скиталец пустошей Багдада

Заслоняла брешь – проход,

Выводивший сразу к саду

Не ходил, где уж народ.

"Я убить поклялся многих -

Я их право и убью!

Все уже давно жестоки:

Стал народ под стать зверью -

Нету помощи делами,

Нету даже на словах -

И с такими – то долгами

Их прощает все ж Аллах.

Но всевидящее небо

Не капризно и не слепо, -

За грехи осудит вас:

Будет день и грянет час -

Принесет, шагами меря

Громогласные потери,

На себе и на горбе

Ишака – степи ублюдка,

По извилистой тропе.

Станет судьбам вашим жутко."

Через ветви и кустарник

Пробирался наглый вор,

Он когда – то был "начальник"

Этих давящих простор.

Тут его деньки хмельные

Проносились в суете,

Да и горести больные

Тоже в этой шли среде.

Непокорный он когда – то

Наблюдал за блудом тут,

Как в чащобу для разврата

Люди разные идут.

Ненавидел вор богатых,

Не любил и презирал,

Ведь за спинами у знатных

Припасен большой кинжал.

Это помнил он и чтил,

Как обычай воровской.

С этой горечью он жил

И таскал ее с собой.

Утомленный той дорогой,

Что вела от места гнили

До дыры в стене высокой,

Вор глотнул немало пыли.

Забинтованный калека

Приодевшись, но босой,

Стал похож на человека,

Хоть и был слегка хромой.

Он отчаянно пытался

Добрести за тот денек

До ночлега, но остался,

Где – то в зарослях прилег.

Как гудели ноги больно!

Как ломало сильно руку!

Вор – кошмары беспокойно

Наблюдал во сне. Испугу

Дух его предался снова.

И Абдул во тьме листвы

Грезил: будто бы оковы

Тело тянут до крови,

Надрывая и пугая

Той реальностью – другой,

Что иссякнет кровь густая,

Ставшая рябой слюдой.

Унесенный серой дымкой,

Видел вор окно темницы,

Три решетки, люк железный,

Стен чернеющих границы,

То сжимающих просторы,

То дающих волю им.

А от стонущей запоры -

Шум летел не выносим.

И метался, и пугался

Будто псина на цепи,

Вор багдадский утомлялся,

Чая муки впереди.

Но не знал и не заметил,

Что во сне былые дни

Проносились… Только бредил

Вор поджав свои ступни…

Цепи лязгая летели,

Разнося на щебень стены

И ревели, что – то пели

В уголках темницы тени.

Сон ли это, сон ли вовсе?

Все колотится, дрожит,

Говоря – давай, готовься,

К жизни след уже забыт.

Рано утро наступает,

Поднимаются лучи,

В зареве они играют

Освещая лик ночи.

Мира здешние красоты -

Пустоши услада лишь,

Неподвластные высоты

Зря ненужными ты мнишь.

Те смиряют угнетение,

Привлекая яркий свет,

Он, как будто озарение

Затмевает хвост комет.

То небесное сиянье

Растекается рекой,

И, как будто состраданье

Нависает над землей.

***

Ласково сиянье блещет,

Яркие его лучи

Ожидают с миром встречи

Ненавидя дрем ночи.

Я лежал не поднимаясь,

Любовался синевой,

Что высоко растекаясь

Светлой, чистою волной,

Облака с собой носила,

Белоснежные холмы.

Как же это чудно было,

Словно я увидел сны.

А затем сиянье солнца

Озарило зрение мне

И услышав незнакомца

За оградой на коне,

Я очнулся и метнулся

Не обдумав резвый шаг…

Окончательно проснулся,

Понял, что к чему, да как…

***

Где юности пропавшей огонек?

Куда ушел он, где теперь?

Его унес времен поток,

Туда, где жизнь презрела смерть,

Где тихой поступью идет

Судьба холодным ручейком.

Где суета несчастных дней

Искру затушит и зальет,

Что ветер в мысли занесет.

Тебе не вспомнится о ней…

О юности забытых лет.

Холодная вода ручья

На смерть былое обрекает.

Поэтому, мои друзья,

Я детство в мыслях сохраняю.

Но, где же юности погасший огонек?

Куда в ветрах он улетел?

И в памяти остался только уголек,

Который я дыханием согрел,

И, от забвения все ж не уберег…

Разжечь в сознании снова не сумел.

Печально это, но скажи:

Что свято для твоей души?

Любовь, богатство, пьянство, честь,

Стремление к славе… Ну, ответь.

Что ценно для тебя, что мило?

Что дарит пламени огарка силу?

Ты не ответишь… Правда ведь?..

Продолжишь на меня смотреть…

Глава 4. Багдад

Опять я тут… Опять Багдад…

Со множеством пустых дворов.

Чинил он много мне преград

Еще до давящих оков.

Сияние солнца в ясный день

В сознании моем держало

Какую – то чумную трель,

Кусавшую нервишки жалом.

Мне опротивел этот дом

И нету хуже тех причуд,

Что вечности родной закон,

Безбожного шайтана труд.

А люди здешние глупы -

Султана чтя Коран забыли,

Ведь хуже нет уж судьбы:

Глотать клубы подножной пыли,

Идущей вверх из – под копыт

Задохшейся усталой клячи,

И был бы труп ее зарыт,

На получается иначе.

Мы плачем, лошадь, по тебе!

Но дело правое верней:

Не погребем тебя в земле…

Ты много принесешь смертей.

А люди верят, как же быть?

Ты благородна и чиста!

Нельзя тебя вот так забыть

Без силы воли и труда.

Глупа толпа и безутешна,

Страдает очень, но молчит.

Но вдруг один найдется грешный

И прозовут его бандит,

За то, что он презрел устои,

Бои кровавые ведя.

И терпит муки тяжкой боли-

Ведь то его уже судьба!

Лавочки вот тут, торговцы,

Так лукавы и скупы,

Но на вид, как будто овцы -

Все повадки их глупы;

Дело только лишь пустили -

Одурманили народ…

И, обманывая жили,

Без проблем и без хлопот.

Тут прилавки в изобилие

Под навесами теснятся,

Надо приложить усилия,

Чтоб через толпу прорваться.

Дом богатый торгаша

Прохожу с укором глядя,

Легким шагом, не спеша.

Вот они: "большие братья",

И богаты, и чисты,

Не голодны и одеты

Ярче золотой звезды,

Небо праведного дети.

Бесконечно я шатался

По Багдаду, но пришел

В садик малый и остался,

Успокоив томный взор.

Голубка- маленький скиталец

По площади один бродил,