Абель-Фишер

Сыну дворянина Александру Петровичу Демьянову пришлось испытать немало. Как же негладко складывалась, к примеру, его жизнь в Ленинграде, куда они с матерью вернулись в середине 1920-х! Саша работал электромонтажником и учился в Политехническом институте. Вдруг — отчисление с привычной тогда для детей «лишенцев» формулировкой: «как социально чуждого элемента». За этим последовал арест: его взяли в 1929-м по доносу за «хранение оружия и антисоветскую пропаганду». Как откровенно пишется в «Энциклопедии разведки и контрразведки», пистолет был Демьянову подброшен. Не надо долго гадать с какой целью — в этом же году он был завербован ОГПУ и превратился в его негласного сотрудника. А в 1930-м последовал перевод в Москву, где поле деятельности для толкового контрразведчика было гораздо шире. Контакты с московской богемой, интерес со стороны немецкой разведки. Не правда ли, напрашивается определенная аналогия с судьбой другого гениального разведчика, Николая Кузнецова, ставшего во внешней разведке Героем Советского Союза номер один? К сожалению, посмертно. Подвиг выжившего Демьянова оценен гораздо скромнее — орденом Красной Звезды, а немцы наградили его Железным крестом.

Радиоигра с абвером, как сказал полковник Мутовин, получила официальное название: операция «Монастырь». Через фронт под Гжатском Макс — Гейне — Демьянов переходил как эмиссар прогерманской организации «Престол» — но эта «двоюродная сестра» знаменитого МОЦРа[15] конечно же существовала лишь в воображении немцев и была чисто фиктивной.

Судьба снова свела Демьянова с Фишером в конце лета 1944-го. Оба участвовали в еще одной контрразведывательной операции «Березино». За разработку этих операций и участие в них и получил Фишер орден Ленина.

После войны была задумана еще одна операция с привлечением Демьянова, и он вместе с женой оказался в Париже. Но ни разведки чужих стран, ни эмигрантские круги интереса к нему не проявили, так что Александр с Татьяной возвратились в Москву. И, как это часто случалось в послевоенные годы, разведка рассталась с одним из своих героев. У меня глубокое чувство, что подвиги Александра Петровича Демьянова не были оценены по достоинству. Только сейчас, благодаря таким сподвижникам, как полковник Мутовин, вспомнили о Гейне — появились газетные публикации, изданы книги. Жаль, но входит он в нашу историю с явным запозданием. Частично причиной тому лишь недавно снятый с Демьянова гриф секретности, но, по-моему, в гораздо большей степени — некоторая инерция мышления: в свое время приоткрыли несколько страничек очень удачной для советской разведки тайной войны и решили этим и ограничиться. Главные же действующие лица секретных операций, в Великую Отечественную выжившие, теперь ушли навсегда… Вот почему столь ценно каждое слово ветеранов, еще остающихся с нами. Мы ловим эти последние признания уже на излете. Тяжело сознавать и больно писать, но еще несколько лет — и останутся лишь пожелтевшие странички из личных дел героев-разведчиков. Но много ли они нам расскажут и заменят ли живых свидетелей?

После возвращения из Парижа Демьянову пришлось вспомнить о прошлой гражданской профессии — трудился инженером-электриком в научно-исследовательском институте. Смерть его в 1978-м была быстрой и легкой: катался на лодке по Москве-реке, энергично гребя веслами, и умер мгновенно от разрыва сердца. Было ему всего 68…

Однако пора вновь передать слово полковнику Мутовину.

Абель и Молодый

Я разговаривал с Абелем, когда в палату вошел мужчина лет сорока. Невысокого роста, широкоплечий, крепко сбитый брюнет со скуластым красивым лицом. Глаза чуть раскосые, взгляд острый, ироничный, живой.

Абель заграбастал вошедшего в крепкие объятия, они расцеловались. Обернувшись ко мне, визитер представился: Константин Трофимович Перфильев. Так познакомился я с еще одним разведчиком-нелегалом — Карлом Вольфом, Гордоном Лонсдейлом, а по-настоящему — Кононом Трофимовичем Молодым.

Конон Трофимович навешал друга часто, говорили мы обычно долго, довольно откровенно, и я едва успевал потом записывать свои впечатления. О Молодом — Бене написано немало, и здесь мне бы хотелось рассказать лишь о том, что как-то связано непосредственно с Абелем.

Мне особенно запомнилось, при каких трагических обстоятельствах встретились два разведчика. Поначалу я недоумевал: Конон в разговорах шутливо жаловался на боли в копчике, после чего они с Абелем принимались хохотать. Постепенно выяснилась прелюбопытная история.