Абель-Фишер

— Я — урожденная Лебедева. Мама Эля, Елена Степановна Фишер, — сестра моего родного отца Бориса Степановича Лебедева. Человек неплохой, но пил горькую. Работал шофером. Родную мою маму Александру Васильевну Звереву я помню плохо. Жили с отцом и матерью в самом центре, в Благовещенском переулке — комнатушка в доме гостиничного типа. Рассказывали мне, что мама — женщина красивая, простая, особой интеллигентности в ней не было. Трудилась завхозом в санатории. Умерла от туберкулеза легких в 1932 году, когда я еще в школу не ходила. С той поры взяла меня к себе ее родная сестра. Я всю жизнь до замужества прожила с ними. Пять человек: дядя Вилли, мама Эля, Эвуня, так я зову Эвелину, я и еще моя бабушка со стороны мамы Эли и моей мамы плюс любимый терьер Спотик — в коммуналке, в двух смежных комнатах на Самотеке, во 2-м Троицком переулке. Кроме нас там жили еще две семьи. Но ничего, помещались. Мама Эля и дядя Вилли работали, мы с Эвуней учились, бабушка занималась хозяйством. Дядя Вилли всегда уважительно называл нашу бабушку Капитолиной Ивановной. А уже потом дяде Вилли дали отдельную двухкомнатную квартиру на проспекте Мира. Я с ними всегда была прописана и сына Андрюшу родила на проспекте Мира…

— Как вы все там помещались? Такая теснота! Со стороны Вильяма Генриховича — благородно…

— Такой он человек. До войны мы ютились в крошечной квартире, но не чувствовали себя чего-то лишенными. Маленькая комнатуха, где жила я, была перегорожена шкафом.

Тут же стоял письменный стол для уроков, напротив — моя кровать. С другой стороны шкафа спала Эвуня. Пространство за шкафом в семье называлось «закуток» — это была личная территория дяди Вилли. Когда он был дома, то в основном возился в «закутке» со своей радиоаппаратурой. Она непрерывно издавала разные звуки, свист и гул, врывались обрывки азбуки Морзе. В «закутке» непонятно каким образом умещалось множество железяк, трогать их категорически запрещалось.

— А есть ли какие-то семейные предания о том, как познакомились Вилли Фишер и Елена Лебедева?

— Не предания, а история одной вечеринки. Владимир Робертович Расс, товарищ дядя Вилли по радиороте, в которой они служили в 1925-м, пригласил друзей на вечеринку. Сестра Володи — Татьяна Расс — привела свою подругу Элю, с которой они жили в одном доме на улице Грановского. Зашел и Вилли Фишер. А в результате знакомств на той вечеринке вскоре появились две семейные пары. Одна — мама Эля и дядя Вилли.

— По воспоминаниям вашей сестры, Эвелины Вильямовны, знаю, что жили небогато.

— Жили бедно. Дядя Вилли…

— …Вильям Генрихович Фишер, он же Абель…

— …Был человеком светлым, бескорыстным, всегда нуждался. А меня все равно взяли к себе. Помню, до войны надо было пойти на какой-то прием, так у него даже костюма не было. И мы занимали деньги у друга — Рудольфа Ивановича Абеля и его жены тети Аси, чтобы купить нечто более или менее приличное. Нам, девчонкам, все перешивали из каких-то старых пиджачков. Мама Эля была очень хозяйственной, дома все в порядке идеальном, хорошо вязала, шила. И в музыке талантливый человек. Арфисткой была прекрасной. А в Норвегии, куда они втроем с Эвелиной поехали в свою первую командировку, набрала учениц, создала маленькую школу балета. Эвелина там тоже занималась. А вот жили в Москве очень скромно.

— Но ведь Вильям Фишер все-таки работал в органах, был там чуть ли не лучшим радистом. Почему такая бедность?

— А вы смотрите, сколько иждивенцев, которые не работали! Откуда деньги брать?

— Случались ли какие-то праздники, посиделки?

— На Новый год всегда наряжали елку. Справляли в основном по-семейному. Папа его уже умер, а мать дяди Вилли, Любовь Васильевна, всегда приезжала с праздничным английским пудингом.

— Неужели английские традиции сохранялись чуть ли не до самой войны?

— Как видите. И по той же традиции пудинг всегда подавался на стол горячим. Вы знаете, я бы все же заметила, что английских традиций придерживались во всем. Была в семье некая сдержанность, чувств не выдавали, держались достойно и скромно.

— Ну а другие гости собирались?

— Изредка. В основном — сотрудники по работе. Было время между довоенными командировками, еще до увольнения дяди Вилли из органов, когда они приходили чаще. Накрывался праздничный стол. Без всяких излишеств, зато хорошо сервирован. И вкуснотища — всем нравилось. Мама Эля была мастерица готовить.

— Выпивали? Или Вильям Фишер был аскетом?

— Я бы не сказала. Пили в основном сухие вина — «Цинандали», «Напареули» — и в небольших количествах. Иногда дядя Рудольф (Абель. — Н. Д.) приносил бутылочку коньяка. За столом в основном разговаривали. Чтобы петь? Может, изредка, что-то не припоминаю. Случалось, играли на струнных. После войны играть стали почаще. У нас, детей, был свой отдельный стол. Вот где было крику!

— Лидия Борисовна, Фишеры вас официально удочерили?

— Все время хотели, но знаете, как мы привыкли — тянем-тянем, все руки не доходили. Но когда к нам приходили гости или кто еще, дядя Вилли всегда говорил: это моя старшая дочь, а вот эта — младшая.

— Вы постарше Эвелины?