Абхазская повесть. (Художник С. Бродский)

- Я думаю, твое решение окончательно. Оно жестоко. Но я должен был знать, что рано или поздно так будет. - Он усмехнулся. - Да, недолго прожило мое счастье. Спасибо тебе за радость и горе, за все, что ты принесла. - Голос его дрогнул, говорить было трудно. - Но помни, в любой день, в любой час я буду ждать тебя. - Услышав всхлипывания у двери, он взглянул туда и только сейчас увидел стоявшую у портьеры плачущую Евдокию Андреевну. - Вот с ней и будем ждать тебя в этом, твоем, доме, - сказал он. Стараясь быть спокойным, спросил, когда она едет, и, услышав, что завтра, заторопился, махнул рукой, и, тяжело сутулясь, ушел в спальню.

Ночь прошла в сборах. Только под утро, прикорнув на диване, Елена забылась тяжелым сном. Утром ей позвонили от Березовского, предупредили, что заедут с билетом. Когда она кончила говорить, Григорий Самойлович подошел, обнял ее и долго смотрел в глаза, точно хотел запомнить дорогие ему черты. Потом поцеловал в голову и ушел из дому.

Вечером приехал секретарь Березовского. Евдокия Андреевна помогла одется и уже в дверях сунула в муфту сверток, шепнув, что так велел Григорий Самойлович. В машине она вскрыла конверт, там были деньги и небольшая записка. Он писал, что будет говорить всем, что она поехала в Сухум отдохнуть. Письмо кончалось словами: «Помни, в Москве ты оставила самого близкого «старого» друга - напиши ему, если тебе будет тяжело». Слово старого было подчеркнуто!

- Неужели ей суждено приносить близким людям только несчастья?! - мелькнула горькая мысль. - Подумаешь, какая демоническая, «роковая» женщина.

7

Сквозь сон Елена Николаевна почувствовала, что кто-то тормошит ее за плечо и что-то говорит. Она открыла глаза. Купе было полно света, длинный солнечный луч резал его пополам и, отражаясь в дверном зеркале, слепил глаза. Рядом с ней сидела вчерашняя старуха, уже не хмурая и настороженная, а ласковая.

- Ну, вставай, вставай, соня, - говорила она улыбаясь, - ишь как разоспалась. Люди давно встали, чаевничать хотят, да тебя жалеючи маются в коридоре.

- Простите, пожалуйста! - Елена Николаевна хотела встать, но дверь без стука открылась, показалась голова толстяка.

- Закройте на минутку, я сейчас, - крикнула Русанова. Он, как ей показалось, весело подмигнул, захлопнул дверь и сейчас же в коридоре послышался смешок.

Елена Николаевна заторопилась. Она быстро оделась, прибрала постель, поправила перед зеркалом растрепавшиеся волосы и распахнула дверь. У окна стояли ее попутчики и еще какой-то незнакомый, высокий, с реденькой седой неопрятной бородкой и узкими, бегающими глазами. Глядя на нее, они улыбались. По-видимому, толстяк верховодил. Тоном хорошего знакомого он с укоризной сказал:

- Пора, пора, а то мы проголодались. Идите умываться, а мы здесь займемся по хозяйству.

Когда она вернулась, столик был заставлен стаканами с чаем, всевозможной снедью и большими ломтями белого хлеба. По одеялу, вперемешку с пустыми стаканами, рассыпаны яблоки, на полу - бутылки с вином. Видимо, ждали ее возвращения, потому что не успела она сесть, как толстяк уже откупорил бутылку и стал разливать вино.

- Будем знакомы! - сказал он, протягивая ей наполненный до краев стакан с мутно-золотистым напитком. - Майсурадзе, Давид Григорьевич, - представился он. - Друзья зовут меня просто Датико. Ничего, ничего, у нас так принято, - успокоил он молодую женщину, заметив, что она пожала плечами. - А это - Александр Семенович Жирухин, инженер нашей Сухумской ГЭС, почти грузин. Второй год живет в Абхазии. - Он засмеялся и кивнул на высокого с бородкой. Заметив, что на него смотрят, Жирухин заискивающе улыбнулся, и Елена Николаевна увидела редкие желтые зубы.

- А это тоже инженер, Сергей Яковлевич. Ваш москвич, отдыхать к нам едет, - продолжал представлять толстяк. - И правильно делает, что едет сейчас, - летом у нас жарко, да и не протолкнешься из-за приезжих.

Обловацкий встал и поклонился.

- Ну, с бабушкой вы уже знакомы, - продолжал Майсурадзе, метнув глазами на старуху.

- Представляешь, как в цирке, а чай стынет, - ворчливо перебила его та и двумя руками взяла большую фарфоровую чашку.

- Наш чай не остынет, - пошутил Жирухин.

- Простите, ваше имя, отчество? Год рождения и социальное положение не надо! - засмеялся Майсурадзе.

Елена Николаевна назвала себя.

- Соловья баснями не кормят, Датико, - вмешался Жирухин. - Кто-то когда-то сказал: вино налито - его надо пить. Последуем этому мудрому совету.

- Смотрите! Он учит тамаду, как надо вести стол! - обиделся толстяк. - Но раз сказал верно - прощаю! Выпьем за дружбу, за хороших людей!

- Пьют и забыли позвать земляка, изнывающего от жажды в этот морозный день! - заглянув в дверь, промолвил высокий человек с умными5 смеющимися глазами.

- О, Одиссей! Заходи, заходи! - Майсурадзе протянул гостю свой стакан и представил:

- Наш историк и композитор Одиссей Константиниди. Садись, садись, дорогой, гостем будешь. Слушаться будешь - пьяным будешь, - шаржированно акцентируя, пообещал он.