Абхазские сказки и легенды

И, словно впервые увидев снег, двое его спутников тоже остановились.

— Посмотрим, кто кого! — вскричал он и бросил портфель на снег. — Кто кого!

И снежки полетели в девочку.

— Ах, так? — воскликнула она с вызовом и тоже бросила свой портфель. — Думаешь, со мной легко справиться?! Как бы не так!

Лицо ее было в эти минуты таким, каким оно ему нравилось.

Ему стало хорошо, и он уже с азартом стал лепить снежки, хотя поначалу ему хотелось только лишь развеять свою грусть, а не играть.

— Кто кого?

Сначала он не очень-то увертывался от ее снежков и позволил догнать себя и осыпать снегом. Она была радостно возбуждена, смеялась, падала в снег и снова догоняла его, но быстро устала. Тогда он подскочил к ней и, хотя она сопротивлялась, накормил ее снегом.

— С утра надо подкрепиться! — запыхавшись от игры, крикнул он и отбежал от нее подальше.

Мальчик, приходивший с запада, топтался на месте, не зная, как себя вести. Его легко можно было бы увлечь игрой, бросив в него несколько снежков, но тот, который приходил с востока, решил иначе. Ему хотелось узнать, надолго ли хватит у него терпения. Тот ведь ничего просто так не будет делать, ему нужен повод, и притом основательный. Не играть же просто так в снежки!

Девочка отважно шла на своего обидчика, а обидчик, накормивший ее снегом, подпустил девочку совсем близко, видя ее покрасневшие от снега руки, ощущая запах ее волос и любуясь ее ловкостью.

У нее особенный смех… Никто никогда не смеялся так, как смеется она.

И все это только лишь для него, только он один слышал этот необыкновенный смех, принадлежавший ему, потому что сама она не догадывалась о чудесном своем смехе, а он никогда не забывал его. И все это будет вечно жить в нем, и если он вдруг когда-нибудь затоскует, то как волшебник вызовет этот смех, и смех зазвучит в его памяти, вернувшись из прошлого, засверкает зажженными свечами. Можно было лишить его очень многого, но этого никто не в силах у него отобрать.

— Нет, одна ты со мной не справишься! — крикнул он. — Нападайте вдвоем!

И товарищ его издал наконец-то воинственный какой-то клич.

Ему, наверное, было обидно от сознания, что о нем как будто бы забыли. В клич этот вплелись, возможно, те уготованные заранее слова, которые он держал под замком, но в пылу игры они ничего не расслышали, оглушенные бегом разгоряченной крови, грохочущей в ушах, как реки в горных теснинах.

— Вот это правильно! Вдвоем, вдвоем! Не понимаю, как это вы не догадались до сих пор! — кричал долговязый, желая еще больше раззадорить приятеля.

Он и сам не мог понять, почему именно сегодня ему хотелось дразнить его. «Во всяком случае, — думал он, — будет что вспомнить, когда растает снег, будет над чем посмеяться». Но сам при этом чувствовал, что уж очень хочется ему раздразнить, хотя и стыдно было признаться в этом.

А тот уже догонял его, летел за ним стрелой и чуть ли не со свистом, сжимая в руке крепкий, как кусок льда, снежок. Долговязый отступил и ловко увертывался от нападавшего, а порой и сам наступал. Девочка уже устала и не могла продолжать бой, согревая горячим дыханием свои озябшие и опухшие от снега, покрасневшие руки.

— Чего же вы? Я же говорю, вдвоем нападайте, вдвоем!

И долговязый, крикнув это, увидел, как товарищ его беззвучно разомкнул свои губы, словно бы давая выход той бессловесной ярости, которая мучила его, скопившись в нем дробью передержанных слов. Несколько раз он кидал в долговязого увесистые снежки, превращенные в его руках в круглые льдышки, но всякий раз промахивался и злился от этого еще больше.

Видимо, ему мешала ярость.

«А собственно говоря, почему он так злится: игра есть игра! Зачем же так злиться?!» — думал долговязый, увертываясь от снежков, которые, как маленькие ядра, жужжали рядом с его головой.

Но вот наконец, когда крепыш стал беситься от бесконечных своих промахов, мальчик, приходивший с восточной стороны, не стерпел и засмеялся. А его противник, услышав смех, стал даже спотыкаться и падать от дикой ярости.

«Что же он так злится? Это же игра! И почему не смеется она? Это же смешно, она должна смеяться… Это просто смешно, это же игра… Тут не может быть места обиде и злости…»

Но она не смеялась.

«Вообще-то это, может быть, к лучшему. А то он и вправду разозлится, услышав ее смех, воспримет это как кровную обиду… Он ведь очень обидчив».

И когда долговязый подумал об этом, он опять вдруг услышал запах азалии. Он замешкался на мгновенье, удивленный этим неожиданно долетевшим до него запахом, и вдруг ему показалось, что с дребезгом и тупой болью разбилось в его глазах стекло, сверкнув фонтанами искр, — это наконец попал в него разозленный противник.

«Уж очень он сильно сжимает снежки, — подумал мальчик. — Это уже не снежок, а какая-то льдышка, обкатанная в ладонях, получается».

А сам тем временем не мешкая кинул в приятеля снежок и отступил, крикнув со смехом:

— Ну что ж! Игра есть игра!

— Игра-мигра… — странно бормотал тот и, как раненый кабан, метался по снегу, стараясь еще раз попасть в противника своими тяжелыми маленькими ядрами-снежками.