Абонент доступен

– Мне объяснили, что лицо сильно разбито, поэтому они его «спрятали», – продолжила делиться Елена. – Но есть ведь еще фактура, или как там? Овал лица остался. Скулы, уши еще. И волосы. Шея. Я не могу объяснить! – занервничала она. – Это точно была Машка! И потом, если это не ее убили, если она жива, то давно бы объявилась!

– Я верю, верю. Не волнуйтесь только, – попросила я. – Совет так себе, но по возможности все же попробуйте ему следовать хотя бы какое-то время. Я верю вам. И понимаю, что можно узнать человека по каким-то штрихам его внешности, и только. Такое бывает. Но если вы вдруг начнете сомневаться, то непременно сообщите об этом в полицию, договорились? Это важно, Елена. Или позвоните мне, я оставлю свой номер. Хорошо?

– Хорошо, – едва слышно ответила она.

Мы некоторое время посидели молча. Странно, но пауза в разговоре меня совершенно не напрягала. Елену, как мне показалось, тоже.

Однако сидеть рядом с ней вечно я не могла. Поэтому решилась продолжить беседу.

– Расскажите о ней, – попросила я. – Все, что знаете. И так, как захотите. Если, конечно, вы в состоянии это сделать.

– Вам с самого начала? – спросила Мельникова.

– Откуда хотите.

– Я сейчас не работаю, – повторила Елена, прикурив сигарету. – Живем за Машкин счет. Жили… Даже не знаю, что теперь делать. Приехали сюда издалека. С детства дружили, а как школу окончили, так сразу в Тарасов и рванули, потому что там, откуда мы родом, нас ждали в перспективе водяра, один кусок мыла на месяц на всю семью и постоянная ругань.

Елена изливала душу. Трудное детство, насилие во всех его проявлениях. Невесело им было. Если я права, то в Тарасове девчонки вполне могли компенсировать лишения. К примеру, пуститься во все тяжкие, чтобы наверстать то, что упустили. Беда в том, что «просторы» только кажутся безграничными, а мир, конечно, будет лежать у твоих ног, свернувшись калачиком. Реалии же гораздо суровее, только вот так трудно это понять, получив свободу.

– Нет, вы не думайте, мы с головой-то дружим, – невесело усмехнулась Мельникова. – В Тарасове уже несколько лет живем, кое-что понимаем. Правда, учиться никак не получается, потому что все деньги уходят на съем квартиры. Но я не теряю надежды. Хочу быть дизайнером интерьеров, я же неплохо рисую. А у Машки с учебой как-то не срослось. Она не горит желанием.

Елена стряхнула пепел в стакан из-под сока. О пепельнице даже и не вспомнила.

– Мы долго снимали комнату у одной женщины. Со временем жить с ней стало невыносимо – она всю квартиру нам не отдала, сама была за стенкой. Проверяла нас через полицию, постоянно копалась в вещах в наше отсутствие, а потом вообще задрала арендную плату до потолка. На тот момент мы с Машкой уже капитально работали, поэтому свалили от нее без сожаления.

– Где же вы работали?

– Машка в цветочном магазине, а я в продуктовом. Она продавцом, а я уборщицей, – ответила Елена и, смутившись, стала рассматривать ногти.

– Как вы нашли эту квартиру? Жилье здесь очень дорогое.

– Повезло, попали на адекватную такую бабульку. Она к сыну за границу уехала на несколько лет. Сказала, что не знает, когда вернется, поэтому «живите, девочки, а потом разберемся». Мы тут за домом следим, а заодно сторожами подрабатываем.

Елена едва заметно улыбнулась. Но только на мгновение. Улыбка сразу же исчезла. Реальность такой роскоши не предполагала.

– Как давно вы в этой квартире? – спросила я.

– Год, – подсчитала в уме Елена. – Плюс-минус. Послушайте, зачем вам знать, сколько мы живем в этом доме?

– О, нет-нет, – тут же нашлась я. – Просто пришлось к слову. Это совсем не важно. Мы говорили о Маше. Вы решили рассказать все с самого начала.

– Точно, – нахмурилась Елена. – Да я все уже рассказала. Живем… жили вдвоем. Она работала, а я когда как. Сейчас вот снова ищу место.

– И кем хотите?

– Снова пойду уборщицей. Это проще всего. А там посмотрим.

– Все получится, – уверила я.

– Да как-то я сомневаюсь.

Только бы ее не накрыло, иначе хана на-дежде наткнуться на что-то действительно важное. Я решила немного подправить направление, в котором происходил наш диалог.

– Маша в последнее время вела себя как обычно? – поинтересовалась я.

Елена задумалась. Это было хорошим знаком. Может, и раскопает что-нибудь для меня.

– Не знаю, – наконец произнесла она. – Так-то со мной она осталась прежней, но что-то точно происходило. Она не особенно рассказывала о том, что с ней случалось на работе, к примеру. А раньше делилась.

– Она изменилась?

– Да, изменилась. Только вот не знаю, в чем именно.

Бинго. Вот оно. У меня было ощущение, что я, находясь посреди океана, вдруг нащупала ногой какую-то опору, крохотную, но очень устойчивую.

– Что же это было, Елена? В чем выражалось?

Мельникова достала вторую сигарету. Негоже, конечно, ей дымить, как машинистка в Смольном, тем более что совсем недавно она была в легкой версии комы.

– Это некрепкие сигареты, – заметив мой взгляд, объяснила Елена, – но если вы не курите, то я тогда подойду к окну.

– Ничего страшного, – успокоила я ее. – Главное, чтобы вам не стало плохо… опять.