Абонент недоступен

Между тем бабушка, так и не дождавшись внучку, вышла в коридор и замерла, упершись кулаками в бока.

– А и говорить нечего, – заявила она вместо Русланы, – опять, небось, к подружке своей собралась!

– В точку! – Кивнула Ланка.

Матушка небрежно качнула головой:

– Ты, конечно, взрослая, и сколько угодно можешь навещать своих подруг! Только, будь любезна, прояви уважение к своей семье и ее традициям. Мы встречаем Новый год дома! И точка.

Руслана молча кинулась к себе в комнату. Некоторое время она походила там взад-вперед, а также из стороны в сторону. Это бесцельное шатание никакого толку, конечно, не имело. Но ей показалось, что теперь она готова продолжать переговоры.

– Мама! – Позвала Ланка. – А также папа! Я вам напоминаю, если вы вдруг забыли: мне семнадцать лет.

– А ума все нет и нет! – Всплеснула руками бабушка, которая официального приглашения не получила, но зашла и даже с комфортом устроилась в кресле.

Руслана бросила на нее испепеляющий взгляд. Бабушка фыркнула. Она была немножко хулиганка, и раньше они всегда ладили. Но даже ей – насмешливой, бесконечно доброй, умеющей в любой проблеме увидеть светлую сторону, – было невдомек, что «девочка созрела».

– Мне семнадцать лет, – с нажимом повторила Руслана, – и я не имею ни малейшего желания отмечать Новый год в компании сыночка ректора!

Папа вздохнул и сел рядом с бабушкой. Мама, вздернув брови, напомнила, что кроме желаний существуют еще обязанности.

– Тюленю ясно, куда вы гнете: сойтись поближе с олигархами, – яростно рассуждала Ланка, – Воронцов ведь не только ваш новый начальник, да, мамусик? Владелец заводов, газет, пароходов! Это какой же у него наследник страшный, что решили свести его всего лишь с профессорской дочкой! На королеву красоты я не тяну, правда? И приданым вроде не сильно богата…

Родители синхронно качали головами, сокрушаясь. Матушка снова было завела речь о долге. Руслана в негодовании заметалась по комнате:

– Значит, я должна торчать за столом с этим ботаником и снобом?!

– Торчит морковка на грядке, – отрезала мать.

– Имечко-то какое противное – Володя! Он не Ильич случаем? – Не слушая, продолжала она в запале. – А остальные эти ваши! Которым сто лет в обед! И я обязана их развлекать светской беседой, да? Лопать ананасы и слушать про внешнюю политику США?!

– Не вредно было бы, – добродушно проворчал отец.

Руслана перевела дыхание. И чуть было не отвесила поклон перед выступлением.

– Папочка! Мамочка! Я уезжаю к Алене. Вернее, даже не к ней. Мы отправляемся за город, большой компанией. Все будет чики-пуки и окей. А сейчас, еще раз простите, у меня и так времени впритык!

– Чего, чего? – Не поняла бабуля.

– Никуда ты не поедешь, – устало произнесла мать, – в конце концов, это просто неприлично! В прошлом году ты хотя бы предупредила заранее, но и тогда я согласилась лишь потому что…

– Мне не нужно твое согласие, мамочка, – перебила Руслана, – я поеду, и все! Я просто ставлю тебя в известность!

– Что ж, – ледяным тоном заявила Татьяна Павловна, – тогда я тоже напомню тебе кое-что: семнадцать – это еще не совершеннолетие, и пока ты живешь в этом доме, будь добра уважать его правила и традиции.

Отец взял Руслану за руку, похлопал по ладони и обронил, что в первую очередь нужно успокоиться.

Ерунда какая! Она и так спокойна, очень спокойна. Она просто ненавидит выяснять отношения, у нее опыта нет, ее любимая поговорка: тише едешь, дальше будешь! А сейчас ее вынуждают кричать, доказывать, или просто бежать подальше от этой тотальной тирании. Высказавшись примерно в этом духе, Руслана обнаружила, что никто ее не слушает. Остальные тихонечко беседовали между собой.

Лоханулась…

Получилась обычная детская истерика, и теперь родители лишний раз убедились в ее полной несостоятельности. Отнеслись к ее словам, как к реву в магазине, когда малыш просит двадцать пятую по счету машинку. Никакого смысла! Каприз.

Друг за другом милые родственники стали выходить из ее комнаты.

– Послушай, ты вполне можешь остаться при своих интересах, – обернулась на пороге матушка, – завтра утром вызовем такси, и отправишься к своим друзьям.

Она не спрашивала, не советовала. Она диктовала условия задачи. Руслана в отчаянии упала в кресло.

Просто финиш! Но ведь, если на то пошло, не привязали же ее! И не встанут стеной у двери!

Надо собираться.

В комнату с пронзительным лаем ворвался рыжий вихрь. Руслана поймала его за шкирку, прижала к себе:

– Лордик, миленький мой, что мне делать?! А если все-таки встанут? Посадят меня на цепь потолще твоего поводка, а?

В окно лезть? Ну да, плетется веревочная лестница из старых простыней и вперед, с девятого этажа навстречу свободе и счастью. Руслана отпустила щенка, потрясла головой, выкидывая из сознания яркую иллюстрацию собственной глупости и, как следствия, романтической гибели.

Значит, опять врать. А что остается реально? Нельзя же предвидеть реакцию семейства детально и поэтапно. Чисто физически шансы не равны. Интеллигентные, конечно, люди, и пальцем ни разу в жизни ее никто не тронул, но… Рисковать сегодня она не имеет права.