Абонент снова в сети

Ответ пришёлся ласкающим лицо ночной свежестью воздухом и непрекращающейся трелью сверчков. Я закрыл глаза и с облегчением вздохнул. «Да, я действительно сумел сделать это». И как же приятно растянулись мгновения в пребывании собственного торжества. Пятнадцать минут назад я всё ещё находился в доме Романа и внимательно всматривался в физиономию Виктории, навеки застывшую в несбыточной молитве. Её тело пало поражённое сразу же после первого удара. Пала на выступающий из-под ковра линолеум, и кровь не спеша потекла из глубоких ран по изящному телу, растекаясь под ним алой лужей. Три удара – три раны – три подтверждения в вышесказанном.

Возвращался я домой уже в своём обличие. Обезумевший зверь, жаждущий убийства будто наркоман – свёрток марихуаны, умер во мне так же быстро и неожиданно, как и родился. Вновь я стал самим собой – писателем-неудачником, и прежняя мысль, что всё происходящее не имеет реальной основы, вскружила мне голову своей простотой, заманчивостью и правдоподобием. Только вдобавок я оказался носителем тяжкого греха, и картины произошедшего чётко видятся мною, отчего некий холодок пробегал по жилам. Но от чего так силён мой страх? «Боязнь прибытия полицейских», – отвечу я и, наверное, закричу от накатившегося ужаса.

Но это будет позже. Гораздо позже, ибо сейчас ничто не посещало мою голову, кроме невообразимой лёгкости духа, подобно которой доводилось мне испытывать лишь однажды, когда записная книжка Романа, представившаяся небольшим помятым от многократного использования блокнотиком с множеством исписанных различными идеями и отдельными элементами будущих произведений листков, опустился на мои черновики. Я стоял в рассеянном лунным сиянием мраке на заднем дворе, где ограда слегка покосилась к обвалившемуся берегу реки, а в руках держал копну одежды. Кровь была не замеченной мною до того момента, пока не зажёг свет в салоне «ауди». Лицо оставалось чистым, но вот джинсы и полы кофты, вероятно, забрызгались во время убийства Виктории. Хотя я прекрасно знал, что избавился бы от них даже при идеальной чистой поверхности, только бы раз и навсегда потерять воспоминания сегодняшней ночи. Чувствовал уверенность, сулившую возможность сознания осуществить её.

Рядом с ногой стояла металлическая канистра из-под бензина, пылившаяся несколько месяцев в углу гаража. Судя по легкости, бензин в ней отсутствовал, но встряхнув её, я услышал негромкое переливание жидкости из одного угла в другой. Большего количества и не требовалось.

Ночь по-прежнему казалась светлой, но с запада показались медленно текущие тучи, застилающие своей густой массой мерцающие звёзды. Не слышались раскаты грома и вспышки молний не мерцали в небе, однако во мне шевельнулось волнение. Причиной послужил не столько дождь, помешавший уничтожению улик, сколько сам факт того, что чёрное становится ещё чернее. Словно некая пустота поглощает в себя всё видимое.

«Хватит беспокоиться по сущим пустякам» – пытался я настроить себя на нужный лад, бросив скомканную одежду на землю. После открутил канистру и перевернул её верх дном. Тонкий поток вонючей жидкости выскользнул из тёмного чрева металлического сосуда на ткань.

«Осталось совсем немного. Ты обязательно сможешь дойти до конца!»

Затем я запустил руку в карман брюк, нащупал заранее приготовленный спичечный коробок, вытащил одну из оставшихся восьми спичек, чиркнул ею об специальную тёрку, и с мимолётным шипением малюсенькое пламя заплясало на спичечной головке. Такое уязвимое пред самым слабым дуновением ветра, ей отвелась финальная роль в апофеозе этой истории. Присев на корточки, и подождав пока оно достаточно насытится и дойдёт до середины, я бросил спичку. Пропитавшаяся бензином ткань ярко вспыхнула, и волна жара коснулась моего лица.

«Вот и всё… Конец».

Я чуть отстранился назад и зачаровано продолжал смотреть на огонь. Его оранжевые языки поднимались к верху, переплетались и кружились в диком танце. Почуялся горький запах дыма, вздымавшегося чёрными клубами к ночному небу. Горящая ткань обгорала, сужалась, кривилась, будто корчась от боли в предсмертной агонии, и чем дольше я наблюдал за пламенем, тем сильнее ощущал освобождение сознания от жутких образов минувшего дня, словно вместе с одеждой в костре горели и они. Сгорали и уничтожались, бесследно пропадая в глубинах памяти, где, возможно, отведено самое место. Лёгкость духа – я чувствовал её уже достаточно долго, но теперь она обрела форму неописуемого восторга и облегчения. Чувства, с которым ты наконец-то можешь расправить воображаемые крылья за своей спиной, разорвав цепи, тянувшие к земле. Эйфория в полном проявлении.