Абордажная доля

— Если бы только. — Губы чуть скривились, улыбка превратилась в ухмылку — хищную, многообещающую. — Я без тебя и живу дерьмово, если это вообще можно назвать жизнью. А что до твоего согласия, так ты его вчера дала. Три раза, если считать сцену в душе.

— Пошляк, — немного нервно хихикнула я, но желания спорить не возникло.

Еще один короткий поцелуй, и Глеб потянул меня дальше, к двери. А я поняла, что мне совсем не страшно и ни капли не стыдно: нет ничего постыдного в ночи, проведенной в объятиях любимого мужчины.

И весь оставшийся до двери недолгий путь я ощущала на губах легкую улыбку.

Глеб Жаров (Клякса)

Лесина-старшего я… нет, в общем-то ненавистью это не назвать, да и отвращением тоже, но очень хотелось пару раз дать ему в морду. Я еще в детстве и юности насмотрелся на таких вот домашних тиранов-соседей, среди военных это не самое редкое явление, да и за собой знал привычку командовать и строить окружающих. Достаточно вспомнить трагическую историю моей названой сестры. Сейчас с Алисой я проявлял, по сути, те же самые замашки, просто сама девушка была не против подчиниться.

Но все же одно дело — командовать, а другое — подавлять и запугивать. Отца Алиса именно боялась. С одной стороны, хорошо еще, что он руки не распускал, но с другой — моральное давление может быть еще хуже.

Однако с порога бросаться на кого-то с кулаками я, конечно, не собирался, нужно сначала оценить, что этот тип на самом деле собой представляет. Его досье я посмотрел утром, после тренировки, пока спала Алиса: в звании меня восстановили и даже повысили, отставку отменили, и хотя с должностью и дальнейшей службой пока было смутно и неопределенно, но допуски вернули, в том числе к внутренним базам.

Так вот, майора Лесина характеризовали неплохо, как человека ответственного и способного признавать ошибки, и это вселяло определенный оптимизм.

Который, однако, подвергся серьезному испытанию буквально с порога. Когда мы вошли, откуда-то из внутренних помещений в прихожую шагнул хозяин, и от резкой горечи чужой злости свело горло — это при том, что я его не касался, стоял в двух метрах.

Майор оказался очень крупным человеком; наверное, лет двадцать назад был настоящим здоровяком, а теперь расплылся и стал скорее тучным. Но все равно сила в нем ощущалась, и немалая. Стало понятно, что руки он не распускает как минимум по вполне объективным причинам: некрупную девушку вроде лисенка даже легкая затрещина такой лопатой покалечит.

— Явилась? — процедил Лесин. — Алиса, иди в комнату, потом поговорим. А ты…

Я не глядя перехватил шагнувшую в указанном направлении девушку, преградив ей путь вытянутой рукой. Моя пиратская добыча замерла, ухватившись за мой локоть, а я молча ждал продолжения.

— Я неясно выразился? В комнату! — громыхнул Лесин.

— На два тона тише, пожалуйста, — ровно проговорил я, спокойно глядя на полыхающего гневом мужчину.

— А ты, крыса-альбинос, вали отсюда, пока я тебе хвост в горло не затолкал!

Он приблизился, навис надо мной. Несколько мгновений я пристально его разглядывал, причем снизу вверх, и прикидывал дальнейшие действия. Я понимал: судя по воинственно встопорщенным усам, гневной горечи у меня на языке и побуревшему лицу, нормального разговора не получится. Поэтому столь же спокойно обернулся к Алисе — всем корпусом, намеренно игнорируя пышущего яростью мужчину — приобнял одной рукой за талию, второй мягко подцепил за подбородок побледневшую мордашку с лихорадочно блестящими глазами, повернул к себе.

— Лисеныш, собери вещи, хорошо? — проговорил ласково, негромко, воркующим тоном. Я, по-моему, сроду никогда так не говорил и не знал, что умею. Пытался успокоить — взглядом, голосом, прикосновением. — Всякую гигиеническую мелочовку, одежду на первое время, ну и то, без чего будет некомфортно. Да?

Она медленно, зачарованно кивнула, а я осторожно коснулся губами алеющих, припухших от поцелуя в авионе губ, улыбнулся ободряюще и отпустил, искренне жалея, что чувствовать безумную смесь ее эмоций могу, а вот передать рыжей свою уверенность и спокойствие — нет.

Майор все это время стоял не шевелясь и глядел на нас в совершенной растерянности. На что, собственно, и был расчет: он явно не привык к подобной реакции на свои слова и ждал чего угодно, кроме равнодушия и пренебрежения.

Очнулся Лесин-старший только тогда, когда Алиса скрылась из поля зрения, и это тем более было мне на руку.

— Ах ты, гнида! — взревел доведенный до белого каления мужчина и потянулся, чтобы схватить меня не то за горло, не то за воротник формы.

Болевой прием получился красивым и правильным, ну просто как по учебнику. Лесин, охнув, замер с заломленной за спину рукой, сопя и пыхтя от боли, а я заговорил, аккуратно и точно поигрывая силой захвата и напряжением в его локте, плече и кисти, чтобы прочувствовал каждое слово.