Абориген

Степан зажал папиросу в зубах, щурясь от дыма, махнул веслом и опять развалился нога на ногу.

— Слышь, Абориген. Ты говорил, здесь можно на муксуне прилично заработать?

— Но.

— Ты места эти знаешь? Где муксун идет?

— Пески-то! Вслепую пройду.

— Так, может, попробуем, а? На двоих?

Борька наколол палец об ерша, сунул в рот.

— У меня трехстенки нет, — сказал он погодя.

— Так возьми у кого-нибудь. Говорил же — все тебя знают. Можешь?

— Могу, — ответил Борька без всякой охоты и замолчал, перебирая свою худую сеть.

— Ну так что? — нетерпеливо спросил Степан.

— Колчака понагнали со всей Оби. Хорошо, если свой накроет — сеть отымет. А если вартовский или мансийский — пойдет шаманить: где права? документы на лодку?.. Я ж ее со стоянки угнал, когда Феликс продать хотел. Она ж на мать записана, по наследству...

— Дурак ты, Абориген! Трояки собираешь, а тут за ночь можно на твою мореходку заработать... Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Пил шампанское?

— Не.

— Ну вот... Струсил, что ли?

— Чо мне трусить-то... Просто...

— А заливал-то! Заливал! Первый рыбак на Оби! Я уж и правда поверил, — Степан махнул рукой и отвернулся.

— Я — струсил? — завелся Борька. — Я заливал? Да ты чо? Да пойдем хоть завтра!

— Нет, я не напрашиваюсь... Не хочешь — не надо...

— Завтра за сетью сгоняю. Струсил! Да ты думай, чо говоришь-то! — не мог успокоиться Борька.

Юра нехотя отдал ему свою трехстенку.

— Зря ты все ж таки, — сказал он. — Колчаки теперь на водометах. Не уйдешь на «Вихре».

— Говорю же — очень надо, — оправдывался Борька, принимая спеленутый брезентом сверток. — Не мне, человеку хорошему помочь. Чо, сеть пожалел?

— Да чо сеть! Пропадет — другую сплету...

— А за меня не бойся. Я теперь за ум возьмусь. В мореходку буду готовиться. Ребята помогут. В школе-то орут только, не объяснят ничо. За учебниками вот зайду.

— Это дело! Это толково... — обрадовался Юра. — Для таких ребят и рискнуть не жалко... Не скандаль опять дома-то!

— Да я туда-обратно, — Борька сиганул с ТБСки на берег и помчался домой.

Он тихонько снял бродни у порога, вошел в комнату и остолбенел: за столом сидел тренер «капитанов». Перед ним стоял Феликс, мать поодаль, у окна, скрестив на груди руки. Все трое смотрели на него. Борька рванулся было назад, но так и замер в дверях.

— На ловца и зверь бежит, — сказал тренер. — Куда же ты, пират? Хватит уж бегать-то, давай поговорим, как дальше нам жить?

— А ну, стой! — гаркнул Феликс. — Очень здесь интересно товарищ про твои художества рассказывает... И что ж дальше-то было?

— Да... Так вот, и главное-то, что в первую очередь катер отвязал. Значит, чтоб его не догнали и чтоб яхты не собрать было. Ну, ребята молодцы — на плотиках, на «Кадетах» большей частью успели вернуть. А кто вплавь, ночью-то. Двое с воспалением легких лежат.

— Чо ж они у вас хилые такие? — ехидно спросил Борька.

— А ну помолчи, когда взрослые говорят, — крикнул Феликс.

— Остальные утром нашли — к берегу прибило. А одна все-таки под сухогруз угодила — пропал «Голландец», чинить нечего, в щепки... Так вот, я говорю — раньше это еще баловство было. Мелкое, так сказать, хулиганство на воде. Но ведь это же уголовное дело! А если бы утонул кто? А если ночью-то на «Кадете», на этой спичечной коробке — под судно?

— Да-да... Да... — кивал Феликс.

— И яхта пропала. Она ведь немалых денег стоит. Кто возмещать-то будет?

— А... а вы уверены, что это он на острове начудил? Доказательства есть, свидетели? — насторожился Феликс.

— Видели его — и на острове, и когда в лодке удирал. Догнать его могли еще на берегу — не до него было, все за яхтами кинулись... Так что я говорю: акт надо писать и прямо в милицию нести.

— И пишите. Пи-ши-те! Вы что думаете, я этого уголовника, — Феликс, как пистолет, вскинул палец на Борьку, — покрывать стану? Не стану! Я простой работяга! Я в жизни копейки чужой не взял! Я так считаю: натворил — отвечай! И пусть судят, и пусть в колонию...

— Феликс, — робко окликнула мать.

— Пусть! И пусть там ущерб отрабатывает!

— Да нет, — тренер развел руками. — Вы поймите меня правильно. Если бы я хотел на него писать, я бы к вам не пошел. Я ведь поговорить пришел, по-хорошему...

— А здесь и говорить нечего, — закричал Феликс. — Пускай с ним милиция разговаривает, а по-хорошему он не понимает. Уж я-то пробовал, я перед ним колбасой катался — и Боречка то, и Боречка это, а Боречка на меня с молотком бросается. Я его, гниду, кормлю, одеваю, обуваю, а он — молотком замахивается! Нет уж, пишите, дорогой товарищ, пишите, а я еще от себя подпишу. Пусть он лучше посидит за мелочь, а то ведь он и человека убьет. Да вы на него посмотрите — ведь убьет, убьет! Он способен, вы ему в глаза посмотрите!

— Феликс! — чуть не плача позвала мать.

— Что — Феликс? Что? Весь в твоего ненаглядного. Только тот сам себе голову прошиб, а этот другому прошибет. Лодку украл у меня...

— Не твоя! — крикнул Борька. — Врешь, гад, не твоя!

— Украл, и мотор украл! Отвернись — дом растащит!

— Убью! — Борька бросился на Феликса. Тренер вскочил, перехватил его за руки.