Аборигены Прерии

Ох уж эти люди с их богатым внутренним миром и неповторимостью! Надо на выходные захватить с собой Делку и смотаться к ее деду, да порасспрашивать. Хотя, стоп, чего это он так тупит? Можно ведь к Яге забежать, она – кроме того, что старые времена должна помнить, еще и о современном положении дел представление имеет – мотается ведь повсюду по своим торговым делам.

Поджидая Ольгу Петровну на веранде, где недавно пил пиво с одноклассниками, Степан поймал на себе неприязненный взгляд странного молодого мужчины. Почему странного? Потому что по поведению в нем уверенно опознавался местный житель. «Десятка» последней модификации, висевшая на плечевом ремне под правой рукой, никаких сомнений в этом не оставляла. Да и с барменом он общался, как со старым знакомым. А вот одежда выдавала в человеке горожанина. Разумеется, Степан отдавал себе отчет, что сам выглядит точно так же.

Подумал, покопался в себе, мысленно примерил на себя Делкину шкуру для такой ситуации – она бы ни за что не оставила без внимания необоснованную неприязнь, – и решил поступить так, как подсказывал ему его новый, не опробованный пока опыт.

– Здравствуй. Меня зовут Степан. Я тебя чем-то огорчил? – вот так, прямо в лоб. Даже нотку дружелюбия в голос впустил.

– Василий, – рукопожатие. – Огорчил определенно. Не успел я, понимаешь, к девушке присмотреться, а ты уже ее очаровал.

После этих слов стоявший рядом, за стойкой, румяный, как Добрыня Никитич, Федот ухмыльнулся.

– Может, спутал с кем? – удивился Степа. – Есть у меня зазноба, но одна и давняя. Я уже с год ни за кем другим не приударял.

– Так он только сейчас сообразил, на какую девку внимания не обратил, – вступил бармен. – Ты же про внуковку Коноплемянникову речь ведешь? Так и он про нее.

– Уймитесь, балаболки. – Яга появилась из подсобки. – А ты, Василий, ступай, куда шел. Нам потолковать нужно. Давай, Федот, мороженого, как ты обычно накладываешь.

Василий послушно ушел, мороженое, как по мановению волшебной палочки, появилось на столе. То, что собеседница контролирует определенный сектор окружающего пространства, Степан отметил про себя почти рефлекторно, как и то, что в кобуре у нее на бедре уютно устроился пистолет чудовищного калибра, не иначе – ракетница. Только в патроне наверняка жакан. Хм. Василий-то на нее похож.

– Ты на сына моего внимания не обращай, а что Делка с ним не связалась – это только к лучшему, – женщина обозначила легкое смущение. – Родственники они. Твоя про это знает, а он нет. Так что ты узнать хотел?

Степан поведал собеседнице о своих изысканиях, о том, что не понимает, почему аборигены такие «ненормальные». И замолчал в ожидании ответа.

– Да уж, знала я, что Делка твоя – баба не промах. – Ну, вот опять про его любимую «некорректно» высказались: то «девка», то «баба». – Не сразу сообразила, почему это вдруг заинтересовал ее городской домашний мальчик, а эвон какие у тебя взрослые вопросы образовались. Ладно. Отвечу по-взрослому. Понимаешь, считается, что человеческая масса ведет себя как неразумное существо – толпа. Наверное, так оно и есть. Только после предательства правительства мы тут оказались в условиях, когда пришлось вспомнить другое слово – популяция. То есть как биологический вид были обречены на вымирание. А не хотелось. Некоторое количество людей сумело сплотиться, борясь с окружающей средой за каждую особь из своей стаи. А остальным, кто ставил свои личные интересы выше общественных, не то что пришлось погибнуть, но в конечном итоге они здорово откатились в сторону примитивных технологий. Отстали, иными словами.

Потом, когда стало легче, в группах, держащихся только своего семейного круга, народа оставалось меньше половины. У них много проблем, и посейчас конца-краю не видно нерешенным затруднениям, типа почему у соседки кофемолка электрическая, а у меня ручная. Мне с ними всегда тяжело – торгуются, норовят обвесить или гниль подсунуть. Не все подряд, конечно, – люди ведь разные. А только провести четкую границу между теми, кого ты считаешь аборигенами, и остальными родившимися здесь людьми не получается.

Фома, хозяин заведения, принес булочки и чай в толстостенных кружках, присел рядом:

– Ты напрасно парню мозги пудришь, объясни по-простому.

– Вот сам и объясняй, если знаешь как.

– Тут, Кузьмич, такое дело. Наши никогда не шутят. То есть даже ради веселья никого обманывать нельзя. Это, кажется, называется розыгрышем. Или молчать, если что-то неясно.

Степка вдруг с удивлением понял, что его впервые в жизни назвали по отчеству. А трактирщик продолжил:

– Не принято у нас считаться должником, если кто-то кому-то жизнь спас. Такое нередко случается, и поминать об этом – плохая примета. А помогать, если можешь, принято. Вот.

Фома горделиво глянул на Ольгу Петровну. Та чуть улыбнулась.

– Завидовать еще не принято или хвастаться, но это упражнение обычно осиливают уже те, у кого детишки подрастают, – продолжила она мысль кабатчика. – А вот так прямо, как ты с Василием, разбирать непонятки – принято. И не обижаться, если что-то неприятное о себе услышал.