— Подними, пожалуйста, руки, — сказал я.
— Все вот так просто, да? — сказала она.
Как бы оно ни называлось, я определенно начал это делать. Гораздо проще было бы любезно принять книгу, а ее саму отправить своей дорогой, но теперь это уже история — или грамматика забытого языка.
— Так нормально? — спросила она и улыбнулась. — Я чувствую себя кассиршей в сан-францисском банке.
— Так хорошо, — ответил я. — Только делай то, что написано на банкноте. — Я начал нежно скатывать с нее свитер. Он проскользил по ее животу, перевалил через груди, чуть-чуть зацепившись за одну, поэтому пришлось вытянуть руку и помочь ему, затем в свитере исчезли шея и лицо, а потом появились снова — свитер уже спадал с кончиков ее пальцев.
Выглядела она неимоверно. Я мог бы зависнуть очень надолго, но двинулся дальше — выхода не было. Теперь целью всей моей жизни было снять с нее лифчик.
— Я чувствую себя ребенком, — сказала она. Она отвернулась от меня чуть в сторону, чтобы я достал у нее на спине застежку бюстгальтера. Несколько мгновений с нею пришлось повозиться. С бюстгальтерами мне никогда не везло.
— Тебе помочь? — спросила она.
— Не надо, я справлюсь, — сказал я. — Может пройти несколько дней, но я справлюсь. Не падай духом. Сейчас-сейчас… АГА!
Вайда расхохоталась.
Ей совершенно не нужен был лифчик. Ее груди остались там же, где и были, когда он покинул их, словно лишняя крыша дома, и попал в компанию к свитеру. Та кучка одежды далась мне тяжело. Каждый предмет в ней был выигран в странной войне.
Соски оказались маленькими и очень нежного оттенка по сравнению с полнотой и размахом грудей. Еще одно несоответствие, дверью навешенное на Вайду.
Тут мы одновременно бросили взгляд на ее сапоги — длинные, черные и кожаные, точно у ее ног сгрудилась туча зверья.
— Я сниму с тебя сапоги, — сказал я.
С вершиной было покончено — пришло время заняться подножьем. У девушек слишком много разных частей.
Я стащил с нее сапоги, а потом и носки. Мне нравилось, как мои руки текут по ее ногам, словно вода по ручью. Милее гальки, чем пальчики у нее на ногах, я никогда не видел.
— Встань, пожалуйста, — сказал я. Мы набрали приличную скорость. Она неловко поднялась на ноги, и я расстегнул на ней юбку. Потом по бедрам спустил ее на пол, и она переступила через нее, а я положил юбку на кучу остальных побед.
Перед тем, как снять с нее трусики, я посмотрел ей в лицо. Оно было спокойно, и хотя в глазах по-прежнему мелькали голубые молнии, взгляд по краям оставался мягким и нежным, и края эти становились все шире.
Я снял с нее трусики. Дело сделано. Вайда — без одежды, обнаженная, прямо передо мной.
— Видишь? — сказала она. — Это не я. Я не здесь. — Она вся вытянулась ко мне и обвила руками мою шею. — Но я постараюсь быть здесь для тебя, господин библиотекарь.
Два (37-19-36) монолога
— Я просто не понимаю, зачем женщины желают такие тела. Какой абсурд — а они так стараются их себе заполучить, идут сквозь огонь, и воду, и медные трубы: диеты, операции, инъекции, непристойное белье — что угодно, лишь бы оторвать себе эту мерзость, а когда перепробуют все, и ничего все равно не получится, эти тупые мокрощелки обзаводятся муляжами. А тут — вот оно, берите бесплатно. Приходите и забирайте, сучки.
Они просто не понимают, во что влипают, или же им это нравится. Может, они все — такие же свиньи, как те, кто своими телами всасывает деньги: кинозвезды, модели, шлюхи.
Ох ты ж, Господи!
Я просто не понимаю, чем эти тела так фатально притягивают к себе мужчин и женщин. У моей сестры — мое тело, длинное и костлявое. Зачем все эти слои сверху, не понимаю. Это не мои груди. Это не мои бедра. Это не моя задница. Ты видишь за ними меня? Присмотрись внимательнее. Я там, внутри этого хлама, господин библиотекарь.
— Мне кажется, ты неправа, — сказал я. — Нравится тебе это или нет, но ты — очень красивая женщина, и сосуд, в котором ты хранишься, роскошен. Может, тебе не этого нужно, но это тело — твое, и ты должна о нем хорошенько заботиться и к тому же — гордиться им. Я знаю, что это трудно, но не бери в голову, чего бы там ни хотели другие люди и чего бы ни получали. У тебя есть нечто прекрасное — попробуй жить с ним в мире.
Черт возьми, труднее всего в этом мире понять красоту. Не ведись на подростковые сексуальные позывы остального мира. Ты — умница, и голова для тебя важнее, чем тело, — так и должно быть.
Рассчитывать на выигрыш тоже не стоит. Жизнь для этого коротка. Это тело — ты, и лучше к нему привыкнуть, поскольку миру больше ничего не завещано, и от себя не спрячешься.
Это ты.
Пускай у твоей сестры останется ее тело, ты научишься ценить это и жить с ним. Мне кажется, тебе понравится, если только ты успокоишься и перестанешь думать о сточных трубах посторонних людей.