Абреки Шамиля [СИ]

Всадники приблизились к зарослям, в которых скрывался Чигирька, они ехали друг за другом и даже не смотрели в его сторону. Зато сам малолетка почувствовал небывалый прилив сил. Теперь он знал, что обязан напасть на абреков и постараться их уничтожить, потому что они оказались не простыми горцами, а людьми, от которых зависел мир на Кавказе. В том числе и в казачьих станицах. И как только лошади прошли мимо его засады, он распрямился, с силой метнул кинжал в спину наводчику, едущему последним. Тот коротко охнул, коромыслом изогнулся назад. Не теряя времени, казак в два прыжка настиг коня, на ходу выдергивая шашку из ножен. Он птицей влетел на лошадиный круп, спихивая мертвое тело на землю и перехватывая поводья. Затем поднял скакуна на дыбы, бросая того в мощный прыжок. В это время едущий впереди немирный чеченец оглянулся, жесткие глаза его округлились, он тут-же потянулся к поясу за пистолетом. И даже успел выхватить оружие и взвести курок, еще бы какой-то миг, и малолетка сам сложился бы в седле пополам. Но именно этого мига абреку не хватило, казак с молниеносного замаха полоснул клинком по мощной шее горца. Лицо чеченца изумленно покривилось, верхние веки у него дрогнули и упали вниз. Голова в черной папахе завалилась на грудь, увлекая за собой крепко сбитую фигуру.

Казак провел рукавом черкески под носом, нервно подергал верхней губой с пробившимися уже усами. Как и в первый раз, он зацепил за уздечку второго жеребца с опустевшим седлом, и, не оглянувшись на недавних своих врагов, тронул коня рысью по направлению к дороге. Он знал наверняка, что разбойников на ней сейчас нет, отряды их ждут сигнала на противоположной стороне леса. Выехав из чащи, он бросил скакуна в бешенный намет, не переставая охаживать гладкие его бока крученной нагайкой. За ним стелились над дорогой еще пять рысаков, четыре из которых принадлежали терцам, ожидавшим вместе с русскими пехотинцами от него помощи.

Чигирька влетел в расположение сотни как выпущенное из пушки ядро. Через несколько мгновений станичники уже пластались по равнине в сторону стены леса. Перед массивом Дарган отделил от сотни группу из двадцати всадников с Панкратом во главе, и послал ее на подмогу засадникам. Сам повел остальных казаков дальше по лесной дороге. Он все-таки сумел сообщить командиру батальона о провале операции и нападении абреков на засадный отряд. Заметил, как на бивуаке зашевелились пехотинцы в высоких киверах и с длинными винтовками с примкнутыми к ним штыками. Но что могло предпринять неповоротливое воинство, способное идти на врага когортами, да и то лишь тогда, когда тот занимал позиции на равнинах или на склонах пологих холмов. В предгорьях Кавказа с корявыми лесами из южных деревьев, с колючим кустарником, цепляющим человека за одежду мертвой хваткой, оно показывало полную свою бесполезность.

Дарган не ведал, сколько абреков собралось по другую сторону леса. Если Шамиль решился на переброску части своего войска сюда, то без подмоги пехотинцев у сотни вряд ли что могло бы получиться. Поэтому он со спокойной совестью пошел на разделение отряда, уверенный в том, что Панкрат с десятком-другим разбойников, напавшим на засаду, справится без особых усилий. А он с остальными станичниками, скакавшими на встречу с главными силами противника, применит отработанный до мелочей прием — казачий вентирь, о котором не раз предупреждал подполковника. Сотник понимал, что надеяться следовало лишь на свои силы да на выносливость коней, верой и правдой служивших казакам. Вот и сейчас он думал лишь о том, чтобы мягкотелый офицер не подвел его воинов, успев расположить солдат вдоль дороги ввиде татарского кувшина с узким горлом. Тогда сотня превратилась бы для этого кувшина в тугую пробку.