Абсолют в моём сердце

— Если б мог, не передавал бы.

— Но он справляется совершено иначе! Я вижу, что понимает и свою привлекательность, и то, как девочки вьются… Вьются, но не вешаются! Боятся его. На лекциях один сидит. Сколько раз видела, как девчонки подсаживаются, он на ухо что-то шепнёт, и их как ветром сдувает. Теперь даже не садятся, говорю тебе, побаиваются его.

— Может он гей? Странно это…

— Ты только что ревновал меня к нему!

— Да я просто прикалывался! Но он глаз с тебя не сводит — это факт. Я ещё не начал париться, но скоро уже начну.

— Он точно не гей. Девочек зажимает иногда, то в столовке, то в коридоре. Но меня заботит отсутствие сердечных привязанностей и нежности к противоположному полу. Он их просто использует, Алекс. Это плохо, я считаю.

— Это он за меня мстит! — заявляет, улыбаясь.

— Ты зря шутишь! Мне пришлось стать свидетелем неприятной сцены в библиотеке. Я в стеллажах копалась, и он просто не заметил меня, поэтому я увидела всю его жестокость. Он жестокий, Алекс, очень!

— Рассказывай.

— Девочка рыдала. Влюбилась сильно, это видно. Смотрит на него, как на Бога, а он — ледяная глыба! Выслушал все её мольбы и просьбы молча, ни слова не произнёс, а потом просто сказал «ты мне не интересна» и ушёл. Я успокаивала её полчаса, так жалко девчонку стало, своя вон такая же точно есть! Соня, похоже, тоже по уши…

— Я знаю, и это меня СИЛЬНО беспокоит! Я уже поговорил с ним в Рождество, расставил все точки. Он к ней не сунется, не переживай.

— Алекс, кто его знает, а в праве ли мы вмешиваться? Как бы дров не наломать!

— Девочки в Сонином возрасте влюбляются по нескольку раз в год, всё пройдёт у неё. Главное от Эштона уберечь, он способен сильно ранить её, я это чувствую. Вот знаешь, прямо ощущаю исходящую от него угрозу. И мне тяжко, потому что, с одной стороны, сам должен ему много и обязан хотя бы сейчас во всём помогать, но с другой, Соня… Ты знаешь, кто Соня для меня!

— Знаю. У вас коннекшн с её двухлетнего возраста.

— Раньше. Я на фотки её младенческие любовался часами, у меня их много было. Представлял себе, что это мой ребёнок, из-за цвета волос… Ты же светлая!

— Артём тёмный…

— О нём я вообще предпочитаю не думать.

— А откуда фотки у тебя были?

— Ты что-нибудь о детективах слыхала?

— Да ладно!

— Я же говорил тебе, что всегда держал руку на пульсе! А вдруг бы у тебя беда случилась? А вдруг бы помощь моя нужна была?

— Это больше похоже на прикрытие!

— Нет, это правда. Я все те пять лет чувствовал себя ответственным за тебя и Алёшу. Я вас семьёй с самого начала воспринимал. Не было ни единого дня, в котором ты была бы любовницей! Я тебя женой своей всегда считал, можешь смеяться, конечно!

— Да я не смеюсь, ты просто глупости говоришь такие! Какой женой?

— А кем ещё? Штамп в паспорте делает пару мужем и женой перед людьми, а реально брак заключается, когда в голове и сердце появляется абсолютная уверенность в том, что это именно тот человек, с которым хочешь по жизни до самого конца идти! Что это он приедет однажды спасать тебя, не побрезгует онкологией, и не пожалеет оторвать месяцы от своих детей только чтобы спасти тебя! Что будет возиться с твоей стареющей коленкой, выпрашивая у сестры настойку через пол планеты. Я ведь не ошибся с выбором, теперь ты понимаешь?

— Ты тоже со мной повозился, помнится…

— Я сам наломал дров, по моей вине с тобой случилось то, что случилось.

— А если бы не по твоей? Сиделку нанял бы?

— Конечно, нет! — целует в макушку. — Вот поэтому я и говорю, женой тебя видел с самого начала! Только женой и больше никем!

Hollow Coves — These Memories

После обеда мы вылетаем в Европу, в Италию, по плану — Рим и Флоренция. Это МНЕ захотелось, а он всегда соглашается… Не знаю, как решает свои дела и вопросы, как откладывает встречи, и как, в итоге, это отражается на его работе, но никогда мне не отказывает… Да я и не злоупотребляю, но если вдруг захочется, как сейчас, вырываю нас обоих из привычной рутины, и вот мы только двое, только я и он, наслаждаемся друг другом и контрастами древней Флоренции.

У нас всего четыре дня на этот раз, и времени мы не теряем.

Толкаю его, он поддаётся, упирается спиной в каменный борт набережной Арно и улыбается. Тёплые ладони не отпускают мою талию, муж вжимает меня в себя и не отрывает взгляда.

— Как хорошо, что нет здесь никого… — шепчет тихонько.

— Это потому что пасмурно!

— Давай всегда гулять, когда пасмурно?

— Давай… — договорить не успеваю, потому что его губы уже на моих губах.

Мой Алекс любит целоваться. И умеет… Ох, как умеет! Он вообще любит и умеет всё, что касается телесных контактов, особенно, если они связаны со мной, его женой.

Только со мной! Я знаю, что у него никого больше нет, не будет и не может быть. Он убедил меня, предъявил такие аргументы, вес которых отбил охоту «подозревать» навечно.