Абсолют в моём сердце

— Не может, Соня! Сорокапятилетний мужик, дважды пытавшийся покончить с собой, переживший рак, смерть троих своих детей, болезнь любимых, потерю всей семьи в раннем детстве, не может мыслить так же, как невинная шестнадцатилетняя девочка, которая кроме полной семьи и чрезмерного достатка со всеми вытекающими ничего не видела!

— Видела…

— Что ты видела?

— Видела, как он сидел на полу и горько-горько рыдал у твоей постели, посреди ночи, чтобы никто не знал, что он на пределе и выбился из сил, пытаясь достучаться до тебя! Видела, как прощался со мной, и я знала, глубоко в сердце понимала, что вижу его в последний раз!

— Соня… Соня… Что ты такое говоришь?!

— То, что ты не видишь, не замечаешь! Маленькие люди тоже страдают, всё видят и всё чувствуют! Что вы там творите в своей спальне за закрытыми дверями, сексом занимаетесь или душу друг другу рвёте непониманием, недоверием, ненавистью, обидами, или что ещё там у вас было, мы не видим, но чувствуем за утренним столом, по вашим взглядам, словам, по отсутствию одного или обоих сразу! Мама! Как же страшно было, что он снова уйдёт! Ты не понимаешь, как страшно! А он не уходил, ты ушла!

И снова слёзы…

— Соня, Сонечка! Мне плохо тогда было, очень плохо, прости глупую, что твоей боли не замечала, словно замороженная была…

Мы молчим, потому что наговорили обе слишком много. Потом вдруг умозаключение:

— Поэтому, Соня, я и говорю — уж лучше не играть с ними в эту любовь! Ну его к чёрту, это фееричное счастье, такое, какого ни у кого больше нет…

— Надо было не играть, а просто жить… И ничего плохого не было бы!

Мама снова смеётся, вместо того чтобы обижаться:

— И в кого только ты такая разумная у меня?! Столько мудрости нынче в молодом поколении! Никто, Соняш не знает наверняка, что было бы, если бы… и если бы… и если бы… Нет у истории сослагательного наклонения! Могу сказать одно тебе: сейчас без него не выживу, так привязал, каждой клеткой, каждой мыслью, каждым вздохом. Никому его не отдам. Никому! Но если отбросить меня на двадцать лет назад — не села бы в его машину. Сознательно ни за что не пошла бы повторить всё это снова…А кто его знает, что ещё меня ждёт впереди?!

Улыбается ещё шире и целует в щёку так долго и нежно, как только мама может.

— Это для вас, молодёжи, мы старички безнравственные, а у нас-то жизнь в самом разгаре! Будет тебе сорок, поймёшь меня! И чем старше становишься, тем больше хочется успеть прожить каждый отпущенный день полноценно. И стыд куда-то исчезает, и зажатость, мелочи становятся мелочами, больше понимаешь истинную ценность вещей. Так что ты не обижайся на нас, малость перегнул твой любимый отец палку, но это… это — мы и наша жизнь. Постарайся понять нас.

— А я понимаю, и всегда понимала и Лёшка тоже. На наших глазах ведь вы чудили со своими страстями. Психанула сегодня… потому что накопилось! Виновата! Признаю!

Мы обнимаемся, и в этот момент в дверь тихо стучат, словно скребутся, и я даже знаю, кто это:

— А можно мне тоже с вами пообниматься?!

Кто ещё может войти с таким вопросом? Правильно! Только отец! И не войти, а проскакать на одной ножке! И мама права: как вообще он собирался с ней делать то, что собирался? С такой-то ногой?

Глава 14. Первый удар

Не могу сказать, что я не ожидала увидеть объект своих душевных чаяний на вечеринке у брата, скорее, допускала такую возможность. За последние месяцы в моей многострадальной голове накопилось уже достаточно выводов по текущей ситуации, и все они сходились в одной точке: выбросить Эштона из головы. Памятуя о последнем эпизоде нашего общения, которое началось и закончилось емким словом «Привет», эта задача уже казалась вполне выполнимой.

Проще говоря, я решила «забить».

Настроение значительно повысилось уже после того, как брат соизволил позвонить ровно за день до мероприятия и пригласить мою персону на вечеринку по случаю Дня Его Великолепного Рождения. На радостях я даже выбила место в партере для лучшей подруги Кейси, что давало нам расчудесную возможность наклепать и запостить в соцсетях фото с «очень взрослой вечеринки» и тем самым поднять свои рейтинги. И вот в такие моменты понимаешь: а жизнь-то — прикольная штука, когда тебе шестнадцать!