Абсолют

— Правильно, что не хочешь, — ответил Гарри. — Было бы гораздо лучше, если бы он был рабом прихотей и желаний твоего отца? Прямо как ты всю свою жизнь. Конечно, это лучше, — на сей раз повысил голос Гарри. — Пусть Люциус и был той еще сукой, но зато чистокровной. И аппарировать мог, куда пожелает. Это ж какое преимущество перед всеми. Хотя нет, не то слово. Превосходство! — выпалил он на одном дыхании. — Но тут вот какое дело... Скорпиус ведь всю жизнь ненормальный. И ему ваши нормы — не нормы вовсе, а вынужденные, довлеющие правила. Он знает, что должен делать и что не должен, даже не задумываясь о том, как он хотел бы поступить на самом деле. И тут произошла катастрофа — на его пути попадается Ивар Маккой. Который любит его таким, какой он есть. Принимает его таким, какой он есть. Который считается с его желаниями, прихотями и — да, черт побери — заскоками. Который, блядь, пылинки с него готов сдувать, а не смотреть с равнодушием и даже не скрываемым разочарованием!

Драко покраснел, потом побледнел, стиснул зубы и пару раз глубоко вдохнул.

— Прекрасно, — процедил он. — Тогда на кой черт ему ты?

— Ты не хочешь подумать над тем, что недополучив любовь в детстве, он ищет ее сейчас в двойном экземпляре? — процедил в ответ Гарри. — И, опережая твой следующий выпад — да, так же, как и я. И как Ивар тоже.

— Предлагаешь мне вас пожалеть? — Драко холодно прищурился. — Кого именно, моего сына, чистокровного волшебника с выдающими способностями, вступившим в силу наследием и титулом, или тебя, Героя, большого начальника и со всех сторон состоявшегося в итоге человека? Нет, Поттер, при таком раскладе мне, как не смешно, будет жаль вашего чересчур жизнерадостного маггла. Потому что ни полноценной любви, которую он так ищет, ни семьи в полном смысле этого слова, ни даже нормальной, комфортной, понятной ему жизни он в итоге не получит. Он всегда будет лишним.

— Нет, Малфой, тебя определенно нужно в комплекте с кувалдой выдавать, — покачал головой Гарри. — Наверное, только так до тебя представится возможным достучаться. Что ты так привязался к этому титулу и моему геройству? Тебе что, для полного счастья титула и славы не хватало? Тогда ты, Драко, должно быть, очень счастливый человек. Вот только... по тебе этого все равно видно не было бы, будь у тебя даже сотня титулов и тысяча национальных наград, — чуть помолчав, закончил он.

Помолчав, Драко скривил губы.

— Ты будешь удивлен, но я хотел этого ребенка, — сказал он с нескрываемой горечью. — Мы с Асторией мечтали о том, как будем его нянчить, учить, играть. А вышло... — он нахмурился, вспоминая, и с трудом признался: — С ним было страшно. Как будто не ребенок вовсе, а какое-то неизвестное науке существо под личиной моего сына. Как будто настоящего сына убили, а в его тело вселилось нечто. Он почти не улыбался, не смеялся, не плакал. Не из-за меня, что бы вы не думали — сам по себе. Как ни странно, чем старше он становился — тем человечнее начинал себя вести, но в детстве я его почти боялся. Ты просто никогда не видел этот внимательный сканирующий взгляд в самую душу на кукольном пухлощеком личике.

Драко передернул плечами, а Гарри вдруг осознал, что вполне понимает его чувства. Описанное действительно звучало жутко, и он еще помнил собственные впечатления от знакомства со Скорпиусом.

Но как бы то ни было, все же это был ребенок. Пусть он не плакал и не смеялся, но очень нуждался любви. Может, он и в душу-то заглядывал, чтобы увидеть, найти ту самую любовь, которой не нашлось для него даже там.

— А как Люциус к нему относился? — спросил Гарри, глухо сглотнув. Впрочем, ответ он уже знал, но в эту секунду его хотелось услышать именно от Драко.

— Едва отец понял, что ребенок необычный, он честно попытался найти в его необычности плюсы, — Драко покачал головой и посмотрел на Гарри в упор. — Их не было, Поттер. На тот момент — совершенно. Я не знаю, каким чудом Скорпиус все-таки научился понимать разницу между той правдой, что можно озвучить, и той, о которой лучше смолчать, но до десяти лет для него не существовало ни чувства такта, ни стыда, ни личных границ. И жуткое, патологическое желание исправить все ошибки в словах других людей. При нем невозможно было говорить! — Драко криво усмехнулся. — Астория как-то сказала, что на улице чудесная погода, чем обрекла нас на двухчасовую лекцию о климате, его изменениях со времен динозавров, и теории относительности вдобавок, мол, нам хорошо солнце, а какой-нибудь флуоресцирующей болотной жабе — вечные дожди.

— Тогда ответь мне на простой вопрос, — протянул Гарри, внимательно выслушав Драко до конца. — Почему, если вы все такие были понимающие, белые и пушистые, он и бровью не повел, когда узнал о гибели твоих родителей? Почему, когда ты сегодня фактически отказался от него, он, блядь, даже не удивился? Ответь Малфой, только ответь честно.

— Я бы сказал тебе, Поттер, — горько усмехнулся Драко. — Да только ты ведь не поверишь и злобствовать начнешь.

— И все-таки, — с нажимом припечатал Гарри.