Абсолютная альтернатива

— Да бросьте, перевороты в стране происходят не каждый день, так что мне не сложно было измениться, — продолжил я, думая прекратить перепалку и вернуться к делу. — В любом случае, вы требуете невозможного. Я прекрасно осведомлен, да вы и не скрывали, что Государственная дума в лице руководителей военно-промышленного комитета сознательно инициировала беспорядки в городе. Искусственное повышение цен на хлеб, массовые локауты, угрозы солдатам гарнизона отправкой на фронт. Охранка обо всем осведомлена. Прокрутить нити, которые приведут меня к фамилиям конкретных депутатов не сложно. Я предлагаю вам компромисс, Михаил Владимирович — никаких преследований депутатам Думы, если вы немедленно объявите о сложении полномочий и призовете народ к единству до окончания германской войны!

Председатель что-то нечленораздельно пробормотал (возможно, выругался), затем напряженно рассмеялся:.

— Вы не поверите, но то же самое, я могу предложить и вам, Ваше Величество. Слово в слово.

— Вы в уме ли?

— А вы? Кроме того, все зашло уже слишком далеко, — голос Родзянко на мгновение показался мне уставшим и слабым, — мы разбудили зверя, которого не так то легко будет усмирить. Признаюсь, Ваше Величество, движение пролетариев возбудил организованный нами локаут, однако мы просто физически не смогли бы договориться с владельцами всех предприятий. Но теперь бастуют все! Цены на хлеб подняли несколько крупных хлеботоргующих заведений. Однако сейчас, после массовых погромов булочных, в столице на самом деле нет хлеба — поставщики из страха не везут зерно, а мукомольни и хлебопекарни стоят, на них нет рабочих. Да что там! В Питере не осталось ни одной не разгромленной хлебной лавки. Через день или два в столице начнется не искусственный, а настоящий голод, ибо миллион ртов съедает за день уйму продуктов.! Ответьте, сможет ли это успокоить толпу, и кого именно она почтет виновной в криках голодных детей?

— Вы ведь дворянин, не так ли? — попытался упрекнуть его я.

— Ах, бросьте риторику, Государь, сейчас не до нее!. Риторика нам пригодится, но только Думе, а вовсе не старой власти.! Сейчас ситуация предельно проста: я. Я не могу повернуть назад. Во-первых, потому что не хочу, а во-вторых — потому что не в силах! — голос Родзянко казался мне откровенным. — До расположения Штаба я ехал в сопровождении восставших солдат гарнизона. Они сидели на подножках моего автомобиля, сверкая пристегнутыми к винтовкам штыками. Как вы думаете, что будет, если я сейчас выйду к ним и объявлю, что сдаюсь? То же самое касается и всей Думы. Если Таврический хотя бы заикнется о том, чтобы идти на попятный перед «старой властью», нас перережут в течение десяти минут. И хорошо, если перережут, могут вытворить и похуже.

— Оставьте, жалости не вызывает, — покачал головой я.

— А жалость мне не нужна. Пожалейте лучше себя, Ваше Величество!

— Я сижу в Ставке в окружении армейских подразделений, чего мне боятся?

Родзянко звонко рассмеялся:.

— Телеграфа, Ваше Величество. Самым страшным оружием нашего времени являются не пушки и аэропланы, а телеграф! Пока еще бунтом охвачена только столица и три полка петроградского гарнизона. Но если ситуация затянется хотя бы на несколько дней, огонь неповиновения перекинется по телеграфным проводам на Москву, на Киев, на всю Россию. Подумайте, что будет тогда. Ние вы, ние я, ни даже генерал Алексеев не в состоянии контролировать бешенство многомиллионной толпы! Дайте мне ответственное министерство, признайте ограничение самодержавия в пользу представительной власти, и я попробую все утихомирить, превратить буйство масс во всенародный праздник. Ваше признание мы объявим величайшей победой революции. И тогда, люди смирятся, я ручаюсь!

Я слушал Родзянко в трубку, но мне показалось, будто я вижу, как он жестикулирует руками.

— Вы и сейчас не понимаете, Государь, как не понимали нас никогда! — с напором продолжал он., — Я и мои соратники столкнули с горы огромный камень, который катится дальше уже без нас! Мы накануне великих событий, исхода которых почти невозможно предвидеть. Либеральная демократия требует от вас смены лиц, причем не только лиц, но и всей системы управления. Создайте правительство, ответственное не перед царем — перед Думой, и тогда…

— Тогда я вас все же повешу, — произнес я отчетливо.

Родзянко осекся.

— Да, — повторил я уверенно, — точно, повешу. Не только вас лично, Михаил Владимирович, не обижайтесь, а вообще всю Думу до последнего человека.

Несколько мгновений председатель пораженно молчал, затем задышал в трубку желчью.

— Я вижу … вы избрали самый опасный путь, решили пойти против своего народа…

— Против кучки зажравшихся ублюдков, вообразивших себя революционерами. Вы сами, Михаил Владимирович, один из крупнейших малороссийских землевладельцев. Каким образом ваши тысячи гектаров земли на Украине соотносятся со словом «народ»? Вы и народ — вещи не просто разные, а несовместимые. А ваш Гучков, он же банкир? А Львов, он же князь, голубая кровь в десятом поколении! С чего вы взяли, что вы — представители народа?