Абсолютная Энциклопедия. Том 1

Его голос зазвучал немного резче, но в то же время оставался негромким и бесстрастным.

— Но я принадлежу к Избранным, и твое коварство бессильно против меня. Великий Учитель приказал мне следить, чтобы тебе никто ничего не сделал. Ничего тебе не сделаю и я. Но он не говорил о том, что нужно что-то делать для тебя. Таких, как ты, вечно пребывающих в богохульстве и грехе, незачем окружать заботой и нежить. Поэтому ты можешь звать сколько хочешь, никто не придет к тебе и не отзовется. Температура в камере сейчас такая же, какой была, когда тебя доставили в нее. Никто ее не менял и не станет менять. Если ты захочешь, свет можно убавить или прибавить, но все остальное останется прежним, сколько бы ты ни просил. Так что лежи как есть, смердячий пес сатаны.

Он повернулся и вышел. Дверь за ним захлопнулась, щелкнул замок. Хэл снова остался один.

Он лежал неподвижно, стараясь сдерживать озноб, и мало-помалу необходимое для этого усилие становилось все меньше. И не столько благодаря тому, что организм стал лучше подчиняться его воле, сколько из-за того, что у него снова начал подниматься жар и температура тела стала расти. Когда он согрелся, необходимость контролировать рефлексы ослабла, и он опять погрузился в сон.

Но сон этот был беспокойным, неглубоким Внезапно проснувшись, Хэл почувствовал боль и сухость в горле, казалось, стоит только попытаться глотнуть, и в нем появится трещина. Его мучила такая сильная жажда, что он сумел, собрав все свои силы, сползти с койки и встать на ноги. Шатаясь, добрел до умывальника, вделанного в стену рядом с унитазом, открыл кран и, наклонив голову, стал жадными глотками ловить ледяную струю воды.

Но, сделав всего несколько глотков, он обнаружил, что не может больше пить. Уже проглоченная вода, похоже, заполнила всю глотку и угрожала вызвать приступ тошноты. Добравшись до постели, Хэл рухнул на нее и мгновенно заснул — чтобы снова проснуться, как ему показалось, через несколько минут. И та же безумная жажда снова подняла его и погнала к крану.

Опять он проделал на подгибающихся ногах нелегкий путь к умывальнику; и опять после нескольких глотков как будто бы весь наполнился водой. Вернувшись к койке, Хэл почувствовал, что теряет последние силы.

И тогда, дергая и толкая койку рывками то в одну, то в другую сторону, словно муравей, пытающийся сдвинуть с места мертвого жука во много раз тяжелее себя, он сумел в конце концов поставить ее рядом с умывальником и, свалившись на постель, тут же уснул.

Через какое-то не поддающееся определению время — казалось, всего через несколько секунд, но на самом деле времени могло пройти и гораздо больше — он проснулся, утолил жажду и забылся в тревожном сне.

С этого момента началась критическая стадия болезни, в которой ритм его существования задавался периодичностью сна. Хэл просыпался, пил и проваливался в сон, просыпался опять, чтобы напиться и заснуть... И так снова и снова. А вокруг него стояла мертвая тишина, с потолка струился слабый свет, в безмолвном коридоре за дверью не появлялись охранники, там вообще ничего не происходило.

Хэл понимал, что еще никогда в жизни болезнь не вцеплялась в него с такой яростью, как теперь, и где-то в глубине его сознания возникло незнакомое до сих пор чувство тревоги. Периоды горячки чередовались с периодами сильнейшего озноба, при этом жар с каждым разом держался все дольше. Мало-помалу болезнь полностью овладела им: ощущение леденящего холода, сопровождающееся сильнейшей дрожью, сменялось жаром с нестерпимой головной болью и мучительной жаждой, во время которой горло пропускало внутрь лишь несколько глотков воды; за периодами такого полубредового бодрствования следовали моменты тяжелого, раздираемого кошмарами сна.

Хэл чувствовал, что инфекция одерживает верх над его жизненными силами. Приступы озноба в конце концов полностью уступили место бредовому состоянию, которое можно было бы даже считать приятным по сравнению с прежними ощущениями, если бы оно не таило в себе угрозу. Он понимал, что это признак тяжелой формы лихорадки, но насколько тяжелой, он судить не мог. Головные боли временами ослабевали, но дышать становилось все труднее, как будто нижнюю часть грудной клетки постепенно заполняло какое-то плотное вещество, оставляя свободным для вдыхаемого воздуха только небольшое пространство, там, где расположены самые верхушки легких. Тогда Хэл занял сидячее положение, несколько облегчающее процесс дыхания, и приблизительно в это же время он вовсе перестал спать. Время тянулось бесконечно, и перед решетчатой дверью камеры по-прежнему никто не появлялся.

Хэл впервые вспомнил о приобретенном на Коби шахтерском хронометре, который ему возвратили в числе прочих личных вещей, когда вместе с Джейсоном Роу выпускали из Управления милиции в Цитадели, после того как дни выслушали обращение Блейза. Во время своего пребывания в партизанском отряде Хэл постоянно носил этот хронометр на запястье. Он инстинктивно взглянул на левую руку и с некоторым удивлением обнаружил, что на этот раз хронометр у него не отобрали.