– Поэтому я прошу, чтобы вы отдали мне все, чем владеете; взамен же я не могу обещать вам ничего, кроме надежды на сохранение если не вас самих, то хотя бы того, во что вы всегда верили. Мне нужны ваши межзвездные кредиты, все, что у вас есть. Мне нужны ваши космические корабли, все, что у вас есть. Мне нужно все, что вы создали или построили и что может быть использовано теми, кто будет непосредственно сражаться с Иными; вы останетесь голыми и нищими и будете покорно ждать воздаяния за то, что сделали, каким бы оно ни было. Вы должны все отдать, а я должен принять это у вас, поскольку грядущая схватка может быть выиграна только теми, кто верит в будущее и вступает в борьбу как единый народ.
– Вот и все, – коротко заключил он свое выступление.
Затем повернулся и сошел с возвышения. Зал за его спиной никак не отреагировал на завершение его речи Амид уже вернулся назад и теперь стоял рядом с Падмой, ожидая, когда он подойдет.
Так в полной тишине они и покинули зал, но на этот раз уже через другую дверь. Хэл увидел, что находится в длинном коридоре с каменными стенами и сводчатым потолком; вдоль правой стены на уровне пояса тянулось одно сплошное окно, глубоко врезанное в толщу стены. Оконное стекло было составлено из отдельных пластин в виде ромбов, соединенных друг с другом свинцовыми полосками. От серых каменных стен, казалось, веяло холодом, а за окном в тусклом послеполуденном свете был виден все продолжающий падать крупными хлопьями густой белый снег, начавший уже скрывать очертания деревьев, дорожек и зданий.
– Сколько, по-вашему, потребуется времени, – спросил Хэл Амида, – чтобы оба мира вынесли свое решение?
Старик искоса взглянул на него:
– Оно было уже вынесено еще до того, как твой корабль совершил посадку.
Хэл сделал еще несколько шагов, прежде чем снова заговорил.
– Понимаю, – наконец произнес он. – А когда пожаловал Блейз, было решено придержать окончательное решение до тех пор, пока все не услышат, что он скажет.
– Мы – люди практичные в практичных вопросах, – отозвался Амид. – Именно так все и было. Но кроме того, все хотели посмотреть на тебя и послушать, прежде чем будет вынесено окончательное решение. Ты сам разве не захотел бы встретиться с единственным человеком, выразившим готовность защитить то, ради чего ты жил?
– И все же, – сказал Хэл, – им ничего не стоило изменить свое мнение, если бы Блейзу удалось переубедить их. Что ты думаешь по этому поводу?
– Насколько мне известно, за статистически несущественным исключением ему это не удалось, – ответил Амид, не замедляя шага. – Но мне кажется, Хэл Мэйн, ты кое-чего недопонимаешь. Мы знали: Блейз Аренс не скажет ничего такого, что могло бы поколебать наше мнение. Но не в наших правилах затыкать человеку рот. Что же, мы должны менять свои правила? Неужели ты в самом деле о нас такого невысокого мнения и мог подумать, будто мы испугаемся того, что нам предстоит сделать? У нас тоже есть наша вера… и мужество тоже.
Амид отвернулся, устремив свой взгляд в конец коридора, где находилась массивная деревянная, скрепленная металлическими болтами дверь со слегка приоткрытыми створками, за которыми просматривалось казавшееся тускло освещенным помещение.
– Представителям наших обоих миров понадобится еще дня два, чтобы обговорить с тобой все детали, – снова заговорил старик. – Тем временем ты можешь обсудить с Рух Тамани ваши планы. Максимум через три дня твоя миссия здесь закончится и ты сможешь отправляться дальше. Итак, следующий пункт назначения?
– Земля, – ответил Хэл.
Его мучила совесть. Когда он впервые услышал, что Блейз тоже здесь, по спине как будто пробежала волна холода. Позже, стоило ему увидеть его стоящим на возвышении в зале и услышать его обращение к собравшейся аудитории, он ощутил неподдельный страх. Но Хэл испугался не того, что Блейз в силу своего таланта покажется более убедительным, нежели он, а того, что экзоты, даже распознав фальшь его аргументов, воспользуются его словами как предлогом для того, чтобы отказаться от открытой конфронтации с Иными, пока не будет слишком поздно и для них самих, и для всех остальных.
Но он оказался не прав. Еще с того времени, когда он был Доналом, он постоянно делал одну и ту же ошибку. Даже несмотря на все свои знания, он все равно время от времени испытывал сомнения относительно того или иного человека из окружавших его людей, хотя в глубине души и понимал, что вправе ожидать от них того же, на что способен сам. Тогда, в амфитеатре, он на какое-то мгновение усомнился в том, что экзоты способны умереть во имя общей цели, даже если она касается только их. Он позволил сбить себя с толку тому факту, что на протяжении ряда столетий экзоты, казалось, стремились любой ценой купить себе мир; но он совсем упустил из виду ту цель, ради которой они покупали себе мир.