Абсолютная Энциклопедия. Том 2

Когда Барбедж обозвал его псом Армагеддона и бросил здесь умирать, то где-то в глубине своего сознания Хэл отметил долю правоты в подобном отношении к нему этого милицейского чина. Барбедж — он именно таков. Его вера, хоть и изуродованная, была искренней. Послушав Блейза, он пошел за ним, и тот его использовал. А случилось это только потому, что Барбедж поверил, будто Блейз говорит устами того самого бога, в которого верит он, Барбедж. И этим он отличается от многих других сторонников Блейза, страшащихся и боготворящих его самого.

Какой бы извращенной ни казалась такая вера, она тем не менее обладала достаточной силой, ослабившей Хэла и чуть не приведшей его к смерти. Но в последние часы своих лихорадочных видений и снов-воспоминаний он открыл убедительную причину, по которой не может допустить сейчас своей смерти: ему необходимо сделать несколько дел. И главное из них — это перевести в конкретную и осознаваемую форму обнаруженные им в подсознании доводы, свидетельствующие о необходимости его собственного выживания. Он мысленно вернулся к прошлым событиям.

Сначала, после разговора с Барбеджем, путешествие в область понимания не вело его к выживанию, а, наоборот, уводило прочь от него. В своем первом сне он, прикованный к горному склону, медленно погибал под безжалостным и неотвратимым потоком логики Блейза. Во фразах Блейза содержался тот самый аргумент, который Мильтон вложил в уста сатаны в «Потерянном рае»: «Я выше, чем любая из идей — как рая, так и ада».

И в этих словах заключалась правда. Но только относилась она не исключительно к Блейзу и ко всем Иным, а к любому человеку, не побоявшемуся встретиться лицом к лицу с величием. Слабость всех аргументов Блейза обнаруживалась как раз в том, что он отрицал такую универсальность. Изолированность, о которой говорил Блейз, действительно возникала, Хэл ощутил ее во время пребывания на Коби. Но он сам же ее и создал. И для того чтобы перестать обращать на нее внимание, вовсе не обязательно прийти к логическому пониманию ее происхождения. Любой достаточно верующий человек способен не тяготиться своей изолированностью без всякого ее осмысления, так же как Джеймс Сын Божий не размышлял на тему о ценности своей личности, когда добровольно пошел на смерть.

Доводы Блейза, точно так же как и избранный им путь, служат исключительно личным, эгоистическим интересам, ему чужды другие устремления, тоже личные, но более возвышенные, ведущие к росту не только собственного благополучия, но и благополучия всего человечества. Именно человечество и есть ключ ко всем проблемам. Вернее, не само оно, как таковое, а представление о нем как о едином организме, озабоченном своим собственным выживанием и делящим самого себя на группы единомышленников, соперничающие друг с другом. Это, в свою очередь, позволяет выявить самые сильные места и указать наилучшее направление дальнейших действий для его развития. Человечество-организм относилось к своим отдельным частям как к не имеющим большой важности и допускало возможность их утраты, создавая переплетение исторических сил с неизменно устремленной вперед равнодействующей созидания, двигающей и контролирующей всю огромную людскую массу. А эту людскую массу, словно стадо оленей, изначально направляли силы, которых она не понимала и которые подгоняли ее к пребывающим в ожидании охотникам в красных шапках. Сост и Джон Хейккила, Хилари и Годлан Амджак — фермер, надеявшийся после бесед с Сыном Божьим обрести уверенность в будущем, но так и не обретший ее, — все они оказались вовлеченными в многочисленные группы, шедшие различными путями и враждующие друг с другом, но в конце концов составившие всего два лагеря: Иных и тех, кто им противостоит.

А он принадлежал как раз к последним. Внезапно Хэлу стало ясно, что именно благодаря осмыслению этого факта он обрел сейчас новые силы. Теперь он знал, кто он. Когда-то у края одной могилы он дал слово посвятить себя этому противостоянию, и свое теперешнее положение ему следовало воспринимать просто как реализацию давнего обещания.

Вся его теперешняя жизнь, сколько он ее помнил, вплоть до последнего момента пребывания в этой камере, понадобилась для того, чтобы ему открылся и стал ясным этот путь. Хэл видел его теперь представленным в аллегорической форме — как путь к башне из своего сна, которая, как шептало ему все еще не познанное и таящееся от него прошлое, могла оказаться не видением, а реальностью. Только реальностью иного порядка, чем он сам, находящийся сейчас здесь.