Абсолютная Энциклопедия. Том 2

Блейз повернулся, подошел к рабочему столу Хэла и присел на его край, как будто это Хэл, а не он был гостем.

— Такие перемены и всего за один год. — Блейз продолжал пристально смотреть на Хэла.

— Самая большая перемена произошла в милицейской камере в Аруме через день или два после твоего посещения. — Хэл опустился в кресло. — У меня было время, чтобы немного привести в порядок свои мысли.

— В столь непривычных условиях, — покачал головой Блейз. — Этот капитан умышленно исказил мои указания.

— Эмит Барбедж, — напомнил Хэл. — Ты что, забыл, как его зовут? Как ты потом с ним поступил?

— Никак. — Блейз сидел, спокойно глядя на него. — Он поступил так сообразно своей натуре. Если кого винить, то меня за то, что не сумел вовремя разглядеть его. Но в любом случае я не занимаюсь людьми. Мой удел — история.

— Ты не занимаешься людьми? Даже такими, как Данно?

Блейз удивленно приподнял брови, затем покачал головой.

— Даже такими, как Данно. Как большинство людей, которые любят власть, Данно сам себя уничтожил. Все, что я сделал, это предложил Иным альтернативный план; и, отказавшись рассмотреть его, Данно сам создал условия, приведшие к его гибели, но от других рук, не моих. Как я уже сказал, я работаю с более достойной материей, нежели отдельные личности.

— В таком случае что привело тебя сюда? — На него вновь снизошла ослепительная почти до боли, кристально чистая ясность ума, подобная той, что посетила его за длинным обеденным столом в Форали во время встречи с Серыми Капитанами.

— Я прилетел сюда, потому что ты представляешь для нас потенциальную проблему. — Блейз улыбнулся. — Потому что я ненавижу терять хорошие умы — спроси любого из моих соратников Иных — и потому что я чувствую себя перед тобой обязанным.

— И потому что тебе не с кем больше поговорить, — добавил Хэл.

Улыбка Блейза стала еще шире. Он секунду помолчал, затем продолжил:

— Весьма проницательно с твоей стороны. Но, видишь ли, у меня никогда не было, с кем поговорить, и поэтому, боюсь, я даже не знаю, чего лишился. Что до причин, приведших меня сюда, то я хотел бы, если это возможно, спасти тебя. В отличие от Данно, ты можешь принести пользу человеческой расе.

— Я как раз и намереваюсь это сделать, — произнес Хэл.

— Нет, — возразил Блейз. — То, что ты намереваешься сделать, это уничтожить себя — почти так же как Данно. Ты понимаешь, что схватка, в которую ты решил ввязаться, практически уже закончена, все остальное лишь пустое сотрясение воздуха? Твое дело не только проиграно, но скоро о нем вообще никто даже и не вспомнит.

— И ты хочешь спасти меня? — Хэл внимательно посмотрел на него.

— Я могу позволить себе эту прихоть, — ответил Блейз. — Но сейчас дело не в том, хочу ли я спасти тебя, а в том, хочешь ли ты сам спасти себя. Через несколько стандартных лет неумолимая лавина поглотит все, ради чего ты собираешься сейчас сражаться. Поэтому, если ты сложишь оружие прямо сейчас, абсолютно ничего не изменится.

— Похоже, ты считаешь, что мне пришло время остановиться? — спросил Хэл.

— Либо ты остановишься сам, либо, извини меня, тебя остановят. Исход сражения, в которое ты собираешься ввязаться, был предрешен еще до того, как ты родился.

— Нет, — медленно произнес Хэл. — Я так не считаю.

— Насколько мне известно, ты собирался стать поэтом, — сказал Блейз. — Я тоже когда-то испытывал тягу к искусствам, пока не понял, что это не для меня. Но для некоторых людей поэзия может стать делом всей их жизни. Почему бы тебе не стать поэтом? Выбрось из головы все лишнее. Пусть случится то, что должно случиться, и не трать свое время на попытки изменить ход истории.

Хэл покачал головой:

— Мне было суждено заняться этим делом, и только этим делом, задолго до того, как тебе это могло прийти в голову.

— То, о чем я говорю, абсолютно серьезно, — продолжал Блейз. — Остановись и подумай. Ну какой прок в твоей бессмысленной гибели? Разве не лучше будет и для тебя самого, и для многих других мужчин и женщин на разных планетах, если ты будешь жить долго и заниматься своим любимым делом — поэзией или чем-нибудь еще. Например, будешь делиться с согражданами плодами своих размышлений, и таким образом какая-то часть тебя станет всеобщим достоянием и будет и дальше служить на благо всей расе, даже когда тебя уже не станет. Разве это не лучше, чем совершить самоубийство лишь потому, что все складывается не так, как тебе хотелось бы?

— Мы говорим на разных языках. То, что тебе представляется неизбежным, мне таковым вовсе не кажется. То, что ты считаешь абсолютно невозможным, я полагаю вполне вероятным, — ответил Хэл.

Блейз покачал головой:

— Ты слишком увлечен своего рода поэтической иллюзией относительно жизни. Но это всего лишь иллюзия, хотя и поэтическая; потому что даже поэты, и притом хорошие поэты, приходят к пониманию жестких рамок реальности. Можешь не верить мне на слово. Помнишь слова, которые Шекспир вкладывает в уста Гамлета в одном из его монологов:

«...каким докучным, тусклым и ненужным мне кажется все, что ни есть на свете»?

Хэл неожиданно улыбнулся.

— Ты знаешь Лоуэлла[6]? — спросил он.