Я позволю доктору Даниэлю Сигелю помочь мне объяснить. В своей книге «Развивающийся разум» он представляет увлекательное описание того, как мы вспоминаем ранние годы, обсуждая два типа памяти: эксплицитную, для которой необходима речь, и имплицитную, которая является довербальной. «Эксплицитная память – это то, что большинство людей имеет в виду, упоминая общую идею памяти… Когда извлекаются эксплицитные воспоминания, [у человека] возникает внутреннее ощущение “Я вспоминаю”. Эксплицитная память часто передается нам в форме описательных слов или картинок, передающих историю или последовательность событий»[13]
.Если бы мы попросили вас поделиться грустным воспоминанием из детства, вы бы рассказали историю из прошлого, понимая, что грустное чувство связано с событием, которое вы вспоминаете. Вы бы знали, что «вспоминаете», и знали, почему вам грустно.
Однако имплицитные воспоминания – это наши довербальные «детские воспоминания». Когда вы были младенцами и дошкольниками, вы воспринимали окружение через выражение лица, тон голоса, чувства и телесные ощущения, запоминая, чего ожидать. Эти чувства и ощущения (хорошие и плохие) являются имплицитными воспоминаниями, и «к первому дню рождения ребенка повторяющиеся паттерны имплицитного обучения глубоко кодируются в мозгу»[14]
.Мы, взрослые, находимся под влиянием довербальных, имплицитных воспоминаний, когда они активируются в текущих отношениях. Мы воспринимаем их как поток чувств, но не осознаем, что что-то помним. Доктор Сигель поясняет: «Имплицитная память задействует участки мозга, которые не требуют сознательной обработки во время кодирования или извлечения»[15]
. Кроме того, поскольку всплывают имплицитные воспоминания, нет ощущения, что что-то вспоминается. Мы с Миланом называем эти воспоминания, сформированные благодаря опыту и отношениям в наши довербальные годы, «чувственными».Вы удивлены, что ранний опыт может так долго влиять на нас? Тина была исключительно умной, проницательной и чувствительной с самого рождения, но травма прервала ее привязанность к матери и разрушила ощущение комфорта. Связь прошлого события с нынешними проблемами вдруг стала очевидной для Тины. Она поняла причину собственной реактивности. Услышав рассказ матери об этом опыте, Тина осознала, что и та стала жертвой ситуации. Более глубокое понимание у Тины и ее исцеление подтверждают замечательную истину: «представление об имплицитной памяти дает нам возможность освободиться из тюрьмы прошлого»[16]
.Мы с Миланом считаем, что выявление детских отпечатков действительно помогает нам преодолеть существующие проблемы в отношениях. Но чтобы осознать «танцевальные шаги», которым мы научились у родителей, необходимо сначала составить картину ранних лет. У большинства много воспоминаний, благодаря которым данная картина возникает в нашей голове. Но иногда полезно попросить родственников поделиться воспоминаниями, особенно когда мы спрашиваем о младенчестве.
Я задала маме вопрос, какой я была в детстве, и ответ ошеломил меня.
– О, ты была угрюмой, – сказала она, – никогда не улыбалась. Я помню, как сказала твоему отцу, что с тобой, наверное, что-то не так, и он просто посмеялся надо мной. Когда тебе было десять месяцев, ты сломала ключицу, пытаясь залезть в кроватку своей сестры-близнеца. Ты месяц лежала на полу, не шевелясь и не улыбаясь. И каждый раз, когда я тебя поднимала, ты плакала.
Помню свой шок. В этих нескольких предложениях мама дала мне ключ к моей давней депрессии: она началась в первый год моей жизни.
Даже несмотря на то, что к таким важным осознаниям, как у Тины и меня, можно прийти, оглядываясь назад, многие люди по-прежнему придерживаются мнения, что прошлое осталось в прошлом, поэтому мы должны просто двигаться дальше. Прошлое нельзя изменить, так зачем его обсуждать? Хотя простой разговор о тех событиях помогает сделать важные открытия, некоторые люди сопротивляются, заявляя, что у них нет детских воспоминаний – или, по крайней мере, никаких серьезных последствий.