Абсолютная власть

Она решительно отвернулась в сторону, сложив руки вместе, когда Джек садился в машину, и они тронулись с места. Когда они удалялись от дома, в боковом зеркале она заметила отражение маленькой фигурки. Он выглядел значительно меньшим, чем она помнила, почти крошечным. В ее памяти отец навсегда останется огромным монолитом всего того, что она ненавидела и боялась в этом мире, что заполняло пространство вокруг монолита и заставляло замирать при виде этой грубой, чудовищной массы. Такого создания явно никогда не существовало, но она отрицала этот факт. Но хотя она не желала, чтобы этот образ вновь овладел ее мыслями, она не могла заставить себя отвести взгляд. Пока машина набирала скорость, ее взгляд был прикован к изображению человека, давшего ей жизнь и затем с неумолимой жестокостью отобравшего жизни ее самой и ее матери.

Машина отъезжала все дальше, он продолжал смотреть на нее, и взгляд его выражал смешанное чувство тоски и покорности, удивившее ее. Но она не восприняла это всерьез, посчитав еще одной его уловкой, направленной на то, чтобы заставить ее почувствовать свою вину. Она не могла поверить, что хотя бы в каких-то его поступках им движут добрые чувства. Он был вором. Он не признавал закона. Он вел себя как варвар в цивилизованном обществе. В его душе не было места для искренности. Они свернули за угол, и его образ пропал, как будто он был подвешен на леске и его внезапно дернули в сторону.

Кейт въехала на подъездную дорогу. В темноте дом казался черным, как уголь. Свет фар ее автомобиля, отраженный от его машины, припаркованной перед домом, ослепил ее. Она выключила фары, глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вышла на холод и сырость.

Недавно выпало немного снега, и он поскрипывал под ее ногами, когда она шла к входной двери. Проходя мимо его машины, она поскользнулась и, чтобы удержать равновесие, оперлась на нее. Несмотря на то что она не рассчитывала застать отца дома, Кейт вымыла и уложила волосы, оделась в один из своих выходных костюмов и наложила на лицо больше косметики, чем обычно. Она, по-своему, добилась успеха и, если волей случая им предстояло встретиться, она желала, чтобы он осознал, несмотря на его плохое обращение с ней, что она не просто выжила, а процветала.

Ключ был там же, где, по словам Джека, он находился много лет назад. Ей всегда казалось абсурдным, что отъявленный вор так мало заботится об охране своей собственности. Отпирая дверь и медленно заходя внутрь, она не заметила машину, остановившуюся на другой стороне улицы, и ее водителя, который пристально наблюдал за ней и записывал номер ее машины.

В доме чувствовался затхлый запах давно оставленного жилища. Иногда она пыталась представить, каков дом изнутри. Она ожидала, что все здесь будет чистым и опрятным, и не ошиблась.

В темной гостиной она села на стул, не зная, что это любимый стул ее отца, и совершенно не подозревая, что она бессознательно делала то же самое, что и он, когда бывал в ее квартире.

На каминной полке стояла фотография. Ей было почти тридцать лет. Кейт, которую мать держала на руках, была запелената с головы до ног, из-под розового чепчика выбивалось несколько прядей; она родилась с удивительно густыми волосами. Ее отец, спокойный, в шляпе с короткими полями, стоял рядом с ними и своей мускулистой рукой касался крошечных растопыренных пальчиков дочери.

Мать Кейт до самой смерти держала на туалетном столике точно такую же фотографию. В день похорон Кейт выбросила ее, проклиная ту близость между отцом и дочерью, которую показывал снимок. Она вышвырнула ее прочь сразу же после того, как отец зашел в дом, где она яростно набросилась на него; ее гневный порыв все больше выходил из-под контроля, так как Лютер никак не реагировал, не отвечая ударом на удар, а просто молча стоял, принимая на себя этот бешеный натиск. Его спокойствие все более раздражало ее, пока Кейт не оттащили от него и не попытались привести в себя. И только тогда отец снова надел шляпу, положил на стал принесенные им цветы и с горячим от ее ударов лицом и полными слез глазами вышел из дома, тихо закрыв за собой дверь.

И сидя на стуле в доме своего отца, Кейт осознала, что и он тоже в тот день был охвачен горем. Он оплакивал женщину, которую, очевидно, любил немало лет и которая, безусловно, любила его. Она ощутила комок в горле и попыталась проглотить его, придавливая шею пальцами.

Она поднялась и прошлась по дому, осторожно заглядывая в каждую комнату и затем закрывая дверь, все больше и больше нервничая по мере углубления в жилище своего отца. Дверь спальни была приоткрыта, и Кейт, после некоторого колебания, решилась растворить ее. Войдя в комнату, она рискнула включить свет, и когда ее глаза привыкли к яркому освещению, она взглянула на прикроватную тумбочку. Кейт подошла ближе и в конце концов села на кровать.